Веслом по ебалу, Егор Сковорода. "Окрестности метро" / само предлежащее / сетевой журнал estry.ru, выпуск #34
Восемь улыбок на лбу, пробки бровок. Оболенский медленно вставая: -Но друзья Щёлк-щёлк Акценты не на том Не на том Не на том! Проведя несколько дней на марше, в поле, Ржевский ужасно мучался без удовлетворения половых потребностей. Я застрял на станции Икша.
Остальные ответы. Просветленный 11 лет назад вам уже Надежда Звягинцева Мыслитель 11 лет назад Что-у вас в травматологии койка в палате освободилась и тебе одному теперь скучно? Зося Синицкая Мудрец 11 лет назад Гуру 11 лет назад говорят если птица насрёт то будешь счастливым а если кирпичь упадёт умный. Мастер Блин!!
Вообще-то нет.. Да так, просто, беседу поддержать Валентина Фрышко Искусственный Интеллект 11 лет назад тогда я бы здесь не сидела. Щёлк-щёлк Акции наверх, миллионы в день Мы не только рэп, о мой бог Вот он, новый день, спасибо за хлеб Приумножил всем, много новостей Бедность - никак месть И забота - это все, что есть у меня На улыбке, и на жирных калачах Навалил bass Навалил bass Лютый замес да Студия Space, оу-е Семья хочет есть, оу-е Лучше не лезь Слушай Я вижу лесть wha Strawberry Haze вырубает меня, я скипаю рейс Двигаю тихо без палева а Ночью всё так-же, до талого а Выйду под утро, как правило Стену заполнит еще одна платина — развалина, кухня наполнена жаренным Шеф у плиты, делаем соус, LEMNI, мы ходим под знаменем И на калашах Мальчик, лучше не базарь Шлёп-шлёп По ебалу Шлёп-шлёп Ты блатной?
Щёлк-щёлк Акценты не на том Не на том Не на том!
Не на том Не на том, но расскажи другим об этом У цели - языком, но только языком Но только в том залог Парень, ты блатной? Акценты не на том Не на том Не на том! Где книжка, кто вздумал ремонт, куда дели книжку, вот это да, провал, позорище, фиаско, обзывай, как хочешь, только загляни в рубашек ворох, посмотри, кто страницами хмыкает.
Мимо красной еловой стены, созывая друзей мановением рук, дрожью воздуха, площадь наискось пересечь, сентябрь, магазины, вощеный паркет подмосковского тамбура, плевки под ногами его.
Странствовать на электричках пристало таким вот, с запястьями тонкими, в сущности, не таким уж начитанным существам. Поезд идет два часа от Гольяново и до Голанских высот.
Хронометр барахлит, стремящий по рельсам свой взор машинист названия станций протрескивает — не разобрать, стук колес слишком скор, двери — пщ — снова — пщ — не успевают страницы пролистывать, как им положено, строгим порядком, означенным в оглавлении.
Сохнет горло, красное от вина и простуды, строчки больно прорезаются, те рассеянно глазами машут, невольно ранят острыми концами букв. Чихаю ещё и ещё — значит, правда?
Обнаруживаются тропинки в пыльной полыни простите , случайный станционный пони: спутанные прядки челки, прядает ушами и ещё , магазин, пельмени, майонез, сосна на песчаном откосе кривая , рядом зеленый автомобиль остов. Распускаются травы.
Ближе к закату — бесстрашие, бесстрашие и переоценка всех ценностей. Терпкий креозотный гравий, задохнувшись, они успевают в последний вагон на последнюю, скользя по памятным скрипучим рельсам, возвращаются тревожносонно. Там нет столбов и не за что держаться, узкая платформа, вот-вот упадешь, постоянно люди, люди, люди, толкаются, пугают, вот-вот упадешь, уходит в пространство купол потолка, куда-то вбок и влево, чересчур свободно, вот-вот упадешь — «Коньково» выглядит похоже, но там есть столбики посередине, скамеечки, можно взглядом за них зацепиться, не упасть, удержаться, а тут же ничего — ты прячешься под лестницей, как мышь.
Холод и медленный дым. Белые просторы-разговоры. Ветром колются твердеющие щеки. На натянутом поводке семенит за старушкой мохнатая болонка в вышитой жилетке. Видишь, что творится? Рассказывает ей: «А она такая гадина, мразина, ей бы по ебалу веслом». Сцепив руки, идет по улице парочка. На девушке глубокая улыбка. Капли дождевые стучат по стеклу, как по сердцу. Сквозь пелену убаюкивающего пробирается сердца дрожь.
Даже через нее. Восемь улыбок на лбу, пробки бровок. Не пытайся читать, буквы начинают игру в чехарду. Язык меж зубов не просовывай — прищемит.
Смотри в окно. Поля, деревья, битый церковный кирпич. Я застрял на станции Икша. Вспоминаются из курса географии: Иртыш, Индигирка, Ишим. Много солнца и мало людей, пять луж, два магазина, десяток таксистов.
Я сижу на лестнице воздушного перехода здесь не так жарко, ветер с путей и гляжу на заплеванный перрон. Помню: десять, пятнадцать лет назад в Подмосковье еще были деревянные перроны, такие, где учитель Савл мог занозить себе ногу. На ступне ранка: наступил на гвоздь или осоку, немножко хромаю.
Смотреть на рельсы то же, что на текущую реку. Электропоезд на Москву почти пустой, проносятся поля, овраги, водокачки, газоны дач. В левом ухе что-то бормочет. Мужичок, немножко, очевидно, пьяный, не особо старый.
Слов не разобрать. Протягивает руку: «Дед Вася». И левым кулаком бьет по груди. Он как будто произносит только гласные, лопочет. Я как будто слышу: «Читать надо Лосева, Барта». У меня в руках критик Аннинский не нравится.
