Многие области науки остались неохваченными нобелевской премией, Задание 2 — Студопедия

И в данной работе совсем не будем касаться проблемы реализма. Бом, — требует нового типа описания, в котором не используются потенциальная или актуальная сепарабельность отделимость «наблюдаемого объекта» от «наблюдающего аппарата». Премия не может быть присуждена совместно более чем трем лицам решение об этом было принято в Кроме того, они очень напоминают «точку-зрения-Бога», о которой упоминалось выше и которая, в общем-то, верно критикуется Рорти и другими сторонниками релятивизма как наивная. Да и вообще все утверждения о том, что квантовая физика показала, что мы являемся не только зрителями, но и участниками драмы событий, фиксируют этот же аспект эпистемологической объективности, а именно, не-объектный характер описания, даваемого квантовой механикой.

Пригожиным, подвергая критике многие моменты его концепции, они стремятся дать более адекватное описание синергетических систем и процессов по сравнению с пригожинским. Во имя этого они используют новые научные данные, результаты новых экспериментов, математические выкладки, теоретические рассуждения. Какие бы экзотические свойства не выявляла синергетика в исследуемых ею сложных самоорганизующихся системах, связанных, в частности с их принципиальной.

А ведь для опровержения доктрины эпистемологического релятивизма необходим только тезис об объективности. В плане противопоставления релятивизму он оказывается не только необходимым, но и достаточным. Требование объектности в данном случае не является необходимым. Более того, как мы уже заметили выше, рассматриваемая особенность естественно-научного знания — его не-объектный и, следовательно, в известной мере субъектный характер , свойствен не только постнеклассической науке.

Это общая черта научного знания, на каком бы этапе развития науки — классическом, неклассическом или постнеклассическом — мы его не рассматривали. В классической науке это различие также существовало. Но оно не было заметным и очевидным, поскольку классическая наука имела дело с непосредственно наблюдаемыми макрообъектами. Выражая эту черту научного знания в более привычных нам понятиях и категориях, мы говорим о предпосылочном характере науки. Беспредпосылочного знания не существует.

Между познаваемыми объектами к какому бы уровню организации материи они ни принадлежали и познающим субъектом стоят мировоззренческие, культурные и ценностные предпосылки познавательной деятельности, несомненно влияющие на интерпретацию и истолкование фактов и даже на содержание теоретических принципов и постулатов научных теорий. Ученый — это не просто интеллектуальная машина, не «мозги в бочке» по выражению Патнэма , а человек, разделяющий стереотипы и пристрастия той парадигмы, в рамках которой он работает, и тех взглядов на мир, которые свойственны его времени.

Нам важно, однако, обосновать другое: субъектный характер научного знания не означает, что оно перестает быть относительно истинным и становится в этом смысле эпистемологически не объективным. Мы по-прежнему настаиваем на том, что объектность и объективность науки — это две разных черты, две разных характеристики научного знания.

Имея это в виду, оставим на время вопрос об объектности и займемся вопросом об эпистемологической объективности и о путях ее достижения в естествознании. Для начала вернемся ненадолго к квантовой механике. Реализация идеала объективности сталкивается в методологии квантовой механики с определенными гносеологическими трудностями. Речь идет о так называемой концепции «недоопределенности» теории эмпирическими данными. В современных исследованиях феномен недоопределенности рассматривается как такая особенность науки, которая не дает возможности достичь объективности описания.

Ниже мы остановимся несколько подробнее на этом явлении. Здесь же заметим кратко, что «недоопределенность» проявляет себя в сосуществовании эмпирически эквивалентных теоретических концепций, которые в равной степени подтверждаются всеми имеющимися эмпирическими данными, являясь, тем не менее, разными теориями, по-разному объясняющими и интерпретирующими эти факты.

Феномен эмпирической эквивалентности теорий свидетельствует о том, что в теориях помимо эмпирического есть некоторое сверхэмпирическое содержание. Выбрать между конкурирующими теориями, оставаясь на эмпирической почве, оказывается невозможным. Основываясь на явлении недоопределенности, Б. Поскольку теории в принципе недоопределены экспериментальными фактами, знание ненаблюдаемой реальности, лежащей поза наблюдаемыми явлениями, утверждает Фраассен, нам недоступно.

В связи с чем, полагает он, цель науки состоит не в поисках истины, а лишь в установлении эмпирической адекватности теорий. Появление и сосуществование эмпирически эквивалентных теорий в науке вещь довольно распространенная.

И один из ярких примеров — как раз сама квантовая механика, точнее, сфера ее интерпретаций. Существуют многочисленные, конкурирующие между собой интерпретации этой теории: стандартная копенгагенская , бомовская, многомировая, модальная и т. Утверждают, что по крайней мере, если речь идет о нерелятивистской квантовой механике не существует эксперимента, который позволил бы выбрать между ними действительно верную.

Значит ли это, что объективность в смысле адекватности рассматриваемых интерпретаций реальному положению дел в мире в данном случае вообще терпит крах? Отнюдь нет, утверждают многие исследователи. Выбор между различными интерпретациями может быть осуществлен на почве методологических соображений, таких например, как их сравнительная простота, или их вклад в решение проблемы единства научного знания; способность обеспечивать причинное объяснение явлений и т.

Конечно, такой выбор не окончателен, тем не менее, какие-то основания для предпочтения одной интерпретации другой он дает. Так, большой интерес современного сообщества физиков к бомовской интерпретации квантовой теории и то предпочтение, которое отдают ей многие ученые, основываются на ее методологических преимуществах по сравнению со стандартной.

В отличие от копенгагенской интерпретации, концепция Д. Бома основана на том, что элементарные частицы всегда имеют определенную координату и обладают траекторией.

Опять-таки, в отличие от стандартной, бомовская. В ней не содержится представлений о коллапсе волновой функции, и хотя согласно бомовской интерпретации вероятностные предсказания и входят в теорию, здесь они, в отличие от стандартной интерпретации, не носят фундаментального характера, поскольку означают лишь недостаточную осведомленность субъекта познания, незнание им точных значений квантовых состояний и значений координат. Бомовская концепция реалистична, поскольку, в отличие от копенгагенской, она описывает ненаблюдаемую реальность, лежащую в основе эмпирических предсказаний и т.

Конечно, повторим еще раз, такие методологические соображения оказываются лишь вспомогательными и только дополняют решающий критерий выбора теории, а именно результаты экспериментов. Недоопределенность теории эмпирическими данными является действительной трудностью, стоящей на пути реализации основной цели науки — достижении объективности теорий.

Но эта трудность не есть специфически квантово-механическая. Как будет показано дальше, в равной степени она была присуща и классической науке. Так что в плане объективности теорий в смысле их относительной истинности неклассическая физика не отличается от классической и идеал объективности здесь оказывается таким же работающим, как и в классический период науки.

Анализируя природу идеалов и норм научной деятельности, В. Степин показал, что их содержание неоднородно: в нем может быть вычленено несколько уровней.

Самый нижний уровень представляют собой нормативы, общие для любого этапа научного исследования. Они остаются инвариантными, несмотря на исторически изменчивый характер самих идеалов. Два других уровня представляют собой конкретизацию содержания идеалов и норм по отношению к исторически определенному этапу развития науки и к специфике предметной области отдельной научной дисциплины [39].

Учитывая эту мысль В. Степина, можно утверждать,. Он выступает одним из строительных блоков самого основания рациональности. В настоящее время феномен научного познания исследуется в рамках многочисленных подходов и направлений. Среди них science studies, в который входят так называемый этнографический антропологический подход к анализу научного познания; лингвистический подход; социология познания в том числе так называемая «сильная программа социологии познания» и «социальный конструктивизм» ; постмодернистски ориентированные исследования феномена науки; различного рода политизированные течения типа феминизма и т.

Далеко не все они заняты эпистемологической проблематикой. В поисках носителей современного релятивизма мы должны обратить свой взор на те направления и подходы, которые либо разрабатывают эпистемологическую проблематику, либо хотя бы небезразличны к ней, выражая то или иное отношение к проблемам эпистемологии.

Но прежде следует рассмотреть тот общий культурный фон, который способствует утверждению и распространению релятивизма. Им, как уже говорилось, является общее постмодернистское умонастроение нашей эпохи. Постмодернизм — явление сложное. И хотя само понятие уже давно укоренилось в общественном сознании, определить его непросто. Существуют различные точки зрения на вопрос о происхождении и смысле понятия « постмодернизм ».

Одни склонны относить его возникновение к началу х гг. В этом случае к его представителям относят Ж. Деррида , Ж. Лиотара , М. Фуко [40]. Другие полагают, что он возник значительно раньше, после Первой мировой войны, и утверждают, что сам термин можно употреблять в значительно более широком смысле, не только для характеристики литературно-критического или теоретико-архитектурного течения, а как всемирно-историческое понятие, характеризующее умонастроение эпохи, пришедшей на смену модерну [41].

Третьи считают, что постмодернизм это не столько фиксированное историческое явление, сколько некое духовное состояние, и в этом смысле каждая эпоха имеет свой пост-модерн. В свете столь различных истолкований следует, по-видимому согласиться с мнением, что постмодернизм используется сейчас скорее как поисковое понятие для обозначения отличия нашей эпохи от уходящего времени.

Нобелевская премия — Википедия (с комментариями)

О постмодернизме можно говорить много и долго. Многие исследователи отмечают, что, в отличие от модерна, выработавшего великолепные стили во всех видах дискурсов и всех типах искусств, постмодернизм стремится к нарочитому отказу от всех и всяческих стилей.

Его характерной чертой является срывание масок, стремление показать, что часто за видимой серьезностью того или иного явления интеллектуальной жизни нет ничего стоящего внимания.

Постмодернизм — это вид сократизма с его иронией, выявляющей истинную сущность людей и мнений. Ни о чем серьезно — заявляет один из адептов постмодернизма Б.

Парамонов, характеризуя его сущность. Постмодернизм подвергает критике основное достижение модерна — этически нейтральное естествознание.

В отличие от модерна, знаменующего собой веру в науку и прогресс, в абсолютное превосходство рационального мышления, постмодернизм проповедует недоверие к науке, ее критику, стремление заменить ее неким альтернативным знанием. Можно отметить также, что постмодернизм — это смена важнейших ценностей и жизненных ориентиров людей.

Он несет с собой большую терпимость к нетрадиционным восприятиям мира, стремится повысить роль религии в сознании человека, связан с пониманием необходимости бережного отношения к окружающей среде и ко всему живому.

В эпоху постмодернизма растет интерес к самопознанию, интерес к человеческой личности, потребность в человечности [42]. Но в плане анализируемой в данной книге проблематики мы ограничимся только одной чертой рассматриваемого умонастроения: постмодернизм — это признание изначальной и принципиальной плюралистичности мира и способов его описания.

Именно эта черта постмодернизма имеет непосредственное отношение к доктрине эпистемологического релятивизма. В современном мире царит многообразие. Это не только многообразие материальных ценностей, но и многообразие культур и стилей, духовных миров и цивилизаций, языков, направлений в искусстве, концепций и моделей в науке. Даже в такой совершенно равнодушной к каким-либо умонастроениям науке, какой выступает современная физика, идея разнообразия в настоящее время становится более популярной, чем идея единообразия: в отличие от физики классической, идея нарушения симметрии считается в современном физическом познании более плодотворной, чем сама симметрия.

Ведь именно нарушение симметрии ответственно за царящее в этом мире разнообразие частиц. И уже многие серьезные исследователи пишут о том, что онтология современной физики — это не искомое и всегда находимое в классической физике единство, а множество иерархически упорядоченных, но не сводимых к чему-либо единому моделей [43]. Уже есть исследователи, хорошо ощущающие это многообразие и пытающиеся реконструировать его теоретическими средствами, создав специальную науку [44].

Постмодернизм — это ответ на многообразие мира, попытка учесть и выразить его дух и умонастроение. В постмодернистской литературе и литературоведении утвердились идеи о том, что «у книги не может быть только один сюжет», что роман — это машина-генератор интерпретаций и что автор книги творит своего читателя [45]. Но если в мире искусства и культуры постмодернистская идея плюрализма принимается как должное, а в мире политики, по крайней мере, не отвергается, то как только речь заходит о феномене науки и научной рациональности, идея плюрализма встречает сопротивление тех, кто серьезно занимается их исследованием и пытается осознать их особенности.

Чтобы понять, почему это происходит, следует обратить внимание на то, что постмодернизм не ограничивается декларированием многообразия мира. Если бы дело обстояло только так, ничего шокирующего даже по отношению к науке в его утверждении плюрализма не было бы.

Он ничем бы не отличался в этом плане от модерна. Ведь мысль о том, что мир, в том числе и мир интеллектуальной деятельности, разнообразен и многообразен, была известна и мыслителям модерна. Однако в отличие от модерна, сторонники постмодернизма постулируют принципиальный характер такого многообразия. Главное в постмодернистской идее плюрализма состоит в том, что он в принципе не сводим к какому-либо единству. За разнообразием концепций нет единственно верной. За разнообразием языков не предполагается метаязыка.

Если выразить основную идею такого плюрализма в терминах концепции возможных миров, то можно сказать, что постмодернизм , принимая идею множественности миров, отказывается от идеи выделенного мира. В отличие от отца-основателя концепции возможных миров Лейбница , который, как известно, признавал существование лучшего из миров. В основе постмодернистского плюрализма лежит идея равноправия, равноценности всех точек зрения, всех подходов, всех концепций.

Можно, по-видимому, говорить о. Согласно сильной версии — существует множество миров, но не существует никакого особого выделенного мира. Слабая версия утверждает, что существует множество возможных миров, но при этом существует и некий выделенный по тем или иным параметрам мир. Опираясь на эти представления, отметим, что постмодернизм исповедует и проповедует сильную версию концепции возможных миров, в то время как модерн исходил из слабого тезиса.

Для научной рациональности принятие сильной версии обернулось бы необходимостью отказа от важнейшего вопроса, составляющего суть классического рационализма. Как уже упоминалось, сталкиваясь с многообразием концепций и мнений, классический рационализм ставил вопрос: каково истинное положение дел?

Постмодернизм полагает, что этот вопрос не имеет смысла. Утверждение об отсутствии выделенного мира преподносится как отказ от идеи абсолютного наблюдателя: таковым, утверждается, может быть только Бог. Нетрудно увидеть, какие катастрофические последствия для классической рациональности влечет за собой сильная версия концепции возможных миров, если она и в самом деле приложима к феномену научной рациональности.

Это отказ от идеала объективности научного знания и утверждение доктрины культурного и когнитивного релятивизма. Цель нашей книги обосновать, что, к счастью, это не так: к научному познанию приложима лишь слабая версия концепции возможных миров, которая вполне совместима с тезисом объективности науки.

Обратимся теперь к профессиональным исследованиям феномена науки. Рассмотрим вначале те направления, представители которых утверждают, что они отвлекаются от эпистемологического аспекта в анализе науки и научной деятельности. Наша цель — выяснить, насколько работающим в этом русле исследователям удается остаться в очерченных ими границах.

Возьмем, например различные направления и концепции, сложившиеся в рамках science studies. Это, прежде всего, «этнографическое» или, как его еще называют, «антропологическое» направление.

Его представители первыми среди них были Б. Латур и С. Вулгар [46] рассматривают сообщества ученых как то, что может и должно исследоваться теми же средствами и методами, какие применяют этнографы при изучении различных племен и этносов.

Изучение того или иного племени, рассуждают они, невозможно проводить чисто теоретическими средствами, умозрительно, необходимо непосредственно наблюдать его хозяйственную и культурную жизнь, деятельность представителей племени, взаимоотношения соплеменников.

Для всего этого необходимы полевые исследования. Аналогичным образом, полагают методологические «этнографы», такие исследования нужны и для изучения феномена научного познания. Необходим анализ деятельности ученых непосредственно в лабораториях. Начатое Б. Латуром и С. Вулгаром, это направление развивается в работах Ш. Травик, М. Линч и др. Другой тип исследований, ведущихся в рамках science studies, — изучение тех конкретных мест локусов , в которых осуществляется рутинная научная работа.

Это научные и промышленные лаборатории, в которых концентрируются материалы, аппаратура, где проявляется мастерство ученых-экспериментаторов; библиотеки, где приобретается теоретическая информация; конференц-залы, в которых происходит обмен информацией; а также значительно более протяженные в пространстве ареалы, в которых осуществляются научные исследования.

Много работ посвящено анализу лингвистической активности ученых, которая находит свое отражение в различных текстах и дискурсах, начиная с обычных университетских лекций и заявок на гранты и кончая научными статьями, монографиями и учебниками [48].

В ряде работ было показано, что исследование научной деятельности невозможно без серьезного анализа той роли, которую играют в ней материальные ресурсы.

В этой связи рассматривалось использование экспериментальной аппаратуры, с одной стороны, и средств визуальной, наглядной репрезентации, применяемой в лекциях и выступлениях на конгрессах и симпозиумах, с другой [49]. Большое число исследований было проведено с целью анализа тех путей и средств, посредством которых научное знание получает свое признание в обществе.

В этой связи анализировались процессы распространения научного знания от одной лаборатории к другой и пути завоевания знанием статуса общепризнанного [50]. Все эти и другие, подобные им, разработки составляют ту сферу исследования феномена науки, которая, как уже говорилось выше, получила в настоящее время название science studies.

Она приобрела всеобщее признание как совершенно необходимая для понимания науки. В целесообразности ее существования никто не сомневается. Неправомерным представляется лишь то, что, отказываясь от круга проблем, традиционно входящих в поле классической эпистемологии , многие сторонники science studies только на этом основании отказывают традиционной эпистемологии в праве на существование.

Или объявляют эпистемологическую проблематику устаревшей и неинтересной. Все они находятся в рамках так называемого натуралистического подхода, суть которого, как его характеризует Д. Блур , — в том, что ученые, работающие в этом русле идей, заявляют о разрыве с классической эпистемологией и объявляют свои исследования иррелевантными эпистемологической проблематике.

На самом деле, однако, это не совсем так. Определенное отношение к эпистемологии авторы упомянутых подходов все-таки высказывают. И в целом оно далеко от того, чтобы быть безразличным. Скорее его можно охарактеризовать как негативное. В своей обзорной книге Я. Голинский назвал перечисленные выше направления исследований «конструктивизмом», мотивируя это название тем, что наука в них.

Если бы все этим и ограничивалось, то ничего бы специфического в конструктивизме не было: и эпистемологи не отказались бы признать, что наука делается людьми. Но далее Я. Голинский добавляет весьма существенный момент: в конструктивистских исследованиях, утверждает он, «научное знание рассматривается прежде всего как продукт деятельности, созданный посредством локально расположенных культурных и материальных ресурсов, а не как открытие пред-данного порядка природы» [51].

Это уже явное противопоставление конструктивизма эпистемологическому по крайней мере в его классическом варианте подходу к рассмотрению научного знания. Конструктивисты анализируют процесс и результаты познавательной деятельности безотносительно к вопросу об их истинности или ложности, считая знанием то, что признается таковым в настоящее время.

Противопоставление классической эпистемологии здесь очевидно. И даже более того, несмотря на декларируемую нейтральность, все это очень похоже на когнитивный релятивизм. Открещиваясь от релятивизма, Я. Голинский пишет, что релятивизм — это признание того, что все типы знания являются равноценными или равно истинными.

Что касается натуралистической позиции, она, якобы, исходит только из того, что все типы и формы знания могут рассматриваться с позиций одного и того же подхода. С точки зрения Голинского, эти два требования не совпадают между собой [52]. С этим можно согласиться. Но если натуралистический подход исходит из того, что знание — это все то, что считается таковым, а не то, что является им — это уже путь к релятивизму.

Сторонники натуралистического подхода с восторгом заявляют о том, насколько более плодотворным стало исследование науки после того, как на вооружение был принят натуралистический подход, то есть после того, как отказались от различения между истинным знанием и заблуждением. Отмежевание исторических и социологических исследований науки от вопросов об истине, проблем реализма и. Голинский [53]. Мне этот восторг не понятен. Почему такой подход является более плодотворным?

Разве нельзя было бы, рассматривая все перечисленные выше аспекты научной деятельности, признавать вместе с тем, что эта деятельность в качестве окончательной имеет вполне определенную цель — получение объективно истинного знания независимо от того, удается эту цель реализовать или нет? Чем бы помешало, скажем, исследователям использования в научной деятельности различной экспериментальной аппаратуры признание того, что в конечном счете это использование направлено на получение истинного знания?

Это верно, что непосредственная цель может быть другой. Когда ученый пользуется, например, проектором при своем выступлении на симпозиуме, он в качестве непосредственной цели может стремиться сделать свое выступление более наглядным, с тем чтобы убедить своих коллег в правоте своей точки зрения.

Но ведь если он не шарлатан, он это делает во имя научной истины! То же самое можно сказать об исследованиях науки как лингвистической деятельности. Ученый в процессе своей работы вынужден писать и произносить различные тексты. Конечно, текст заявки на грант отличается по своему содержанию и характеру от текста научного сообщения и статьи. Но чем бы помешало представителю science studies признание того, что в конечном счете эта заявка у подлинного ученого имеет цель способствовать процессу научного исследования, цель которого — познание законов природы.

В нашей стране аналогом science studies всегда выступало науковедение. Отечественные науковеды занимались многими из тех вопросов, которые волнуют в настоящее время представителей.

Однако в отечественных разработках особый эпистемологический статус науки не подвергался сомнению, что не помешало плодотворности этих работ. Тем не менее, вполне правомерно исследовать науку, отвлекаясь от вопросов истины.

Нет, повторим, ничего криминального в том, чтобы рассматривать науку лишь как один из аспектов культуры в ряду других ее аспектов, отвлекаясь от традиционных эпистемологических проблем, как это делают натуралисты.

Но нельзя только на этом основании отрицать важность эпистемологической проблематики. Не делает чести натуралистическому подходу и тот факт, что некоторые из его представителей вместо объективного и правдивого описания научной деятельности представляют карикатуру на нее. Именно так можно истолковать картинку науки, которая, с точки зрения Голинского, должна выступить результатом science studies.

Вместо того чтобы спрашивать: «Что является аномалией? Эта форма вопроса открывает путь, полагает Голинский, к исследованию того, как распределяются финансовые ресурсы в пределах научного сообщества [54]. Получается, таким образом, что единственное, что интересует ученых, — это получение финансовых ресурсов. Излишне говорить, что такой образ научного исследования не только не верен, а является злой карикатурой на деятельность ученых.

Странно выглядит и «конструктивистский» анализ научной деятельности Галилео Галилея в работах американского исследователя итальянского происхождения М. О характере его исследования красноречиво говорит уже название его книги « Галилей — придворный» [55]. Голинский высоко оценил произведение Биаджиоли он назвал его новаторским. По его словам, цель исследования. Биаджиоли состояла в том, чтобы доказать, что научная деятельность Галилея и его «самореклама» как естествоиспытателя и математика могут быть поняты через анализ его взаимоотношений с дворами великого герцога Косимо II и папы Урбана VIII.

Интересны выводы, к которым приходит Биаджиоли. Один из них и еще довольно невинный звучит так. До своих взаимоотношений с двором Медичи Галилей вовсе не был убежден в истинности гелиоцентрической системы мира. Коперниканство не являлось той фундаментальной философией, которая определяла поведение Галилея. Скорее дело было так: он начал разрабатывать систему мира Коперника в связи с тем, что хотел укрепить свой статус как математика. Согласно существовавшей в то время академической иерархии, статус математики был ниже статуса философии и натурфилософии.

Она занимала более низкую ступень в академической иерархии научных дисциплин. С позиции Биаджиоли, Галилей , утверждавший, что система мира Коперника является не просто математической теорией, а представляет собой теорию, верно описывающую действительность то есть правильную с физической точки зрения , стремился показать, что математик вполне может быть компетентным натурфилософом. И, таким образом, будучи математиком, он, тем не менее, не обязан соблюдать предписываемую академическими правилами субординацию.

Очевидно, что в данном случае «конструктивистская» история науки не просто дополняет, она переворачивает традиционную историю. Традиционно полагалось, что Галилей выступал против предисловия Осиандера к основному научному труду Коперника , потому что был убежден в том, что именно система Коперника описывает реальное положение дел в мире. В своем предисловии Осиандер заявлял, что система мира Коперника является только математической гипотезой; ее преимущество перед системой Птолемея — лишь в удобстве и большей простоте расчетов; к действительности она не имеет никакого отношения.

Галилей , опровергая. Осиандера, утверждал объективную истинность системы Коперника. Причем его утверждение базировалось не на вере, а на разумных доводах и фактах. Система доказательств Галилея изложена им в его знаменитой книге «Диалоги о двух системах мира». Они хорошо известны, и здесь нет необходимости их повторять. Мы хотим отметить только, что конструктивистская история защиты Галилеем системы мира Коперника — злой пасквиль на деятельность великого ученого.

В одной из своих недавних работ Рорти , также высказывающий весьма определенную негативную позицию по отношению к эпистемологической проблематике, призвал эпистемологов к мирному сосуществованию. Рорти — приверженец так называемой «континентальной» философии и обращается он к философам-аналитикам. Он справедливо пишет, что философия Ф. Ницше , М. Хайдеггера и М. Фуко имеет такое же право на существование, как и философия Б. Рассела , Р. Карнапа , К. Гемпеля и Г. С такой позицией трудно не согласиться.

Но ведь для представителей аналитической философии это утверждение бесспорно. А вот в работах сторонников «континентальной» философии, также как в других работах самого Рорти , вопрос ставится иначе.

Авторы этих работ занимают очень критическую и наступательную позицию по отношению к науке и философии науки. Сам Рорти провозглашает конец эпистемологической читай: аналитической философии, говорит о необходимости замены «систематической» философии, то есть философии, ориентированной на науку, некоей «наставительной» философией. Он утверждает, что подлинная философия — это не эпистемология , это разговор, непрекращающийся разговор человечества.

Что ж, пусть какая-то часть философии и окажется разговором, который будет носить, к тому же, наставительный характер. Но почему это должно предполагать отрицание науки или запрет на эпистемологическую философию? Не стоит ли за всем этим желание принизить значение науки, доказать, что наука уже не. Призыв Рорти к мирному сосуществованию может только приветствоваться. Но, как уже говорилось, эпистемологи в таком призыве и не нуждаются; он требуется скорее для конструктивистов, натуралистов, постмодернистов, социологов познания и т.

Ведь это именно конструктивисты, высказывая, по-видимому, свою заветную мечту, утверждают, что появление science studies означает конец или, по крайней мере, серьезный подрыв традиционных то есть эпистемологических исследований науки. Вот как пишет об этом все тот же Голинский: «К концу х гг. Эпистемолог отнюдь не против разработок в духе натуралистического подхода.

Но он полагает, что результаты этого подхода должны обязательно сочетаться с результатами, полученными в рамках эпистемологического анализа знания. Для него ясно, что эти два направления в исследовании науки могут развиваться параллельно, независимо друг от друга; но без сочетания полученных с их помощью результатов постичь природу научного знания невозможно.

При этом вовсе не предполагается, что эпистемологический анализ должен обязательно приводить к выводу, что научное познание обеспечивает объективно истинное знание. Возможно, что современная эпистемология придет к противоположному выводу хотя мы уверены в обратном и будем продолжать доказывать это в последующем изложении.

Речь о другом: без анализа того, что является научным знанием, а что только считается таковым, каковы используемые в науке критерии обоснования знания и т. Ну и, конечно же, любой эпистемолог будет настаивать на том, что исследования, выполняемые в рамках натуралистического подхода должны быть адекватны реальной истории науки.

Конструктивисты отрицают особый статус науки. Так, например, Д. Блур , критикуя традиционную социологию науки, представители которой полагали, что естественнонаучное знание его содержание лежит вне сферы социологических исследований, с сарказмом замечает: «Социологи убеждены, что наука — это особый случай» [57]. Не признавать особый статус науки конструктивисты, конечно же, имеют право. Но ведь такая позиция должна быть не просто декларирована, но основательно обоснована.

А вот такого обоснования у конструктивистов как раз и нет. И если аргументы и выдвигаются, они не выглядят убедительными. Так что натуралистический подход, чтобы быть легитимным и плодотворным, не должен «перевирать» историю, а также не должен «залезать» на чужую территорию в данном случае на территорию эпистемологии. Его сторонники не должны пытаться решать те вопросы прежде всего вопрос о способности науки добывать объективно истинное знание , которые ими самими были определены как лежащие вне сферы их исследования.

Так обстоят дела со взглядами тех исследователей, которые отказываются, по крайней мере на словах, играть на эпистемологическом поле. Посмотрим, как обстоят дела с теми, кто не отказывается от решения эпистемологических проблем. Среди всего многообразия конструктивистских направлений и подходов к анализу феномена научной деятельности можно выделить два эпистемологически релевантных направления. Это так называемая «сильная программа. Шейпина, Д. Блура и Б. Барнса и «социальный конструктивизм» SK Б.

Латура и С. Они не только не отказываются от обсуждения эпистемологических вопросов, но претендуют на решение основной проблемы эпистемологии — проблемы объективности научного знания, его истинности. И решают ее в негативистском духе: с их точки зрения, идеал объективности знания в современной науке не работает. Еще дальше в этом направлении пошли сторонники так называемого «радикального конструктивизма» — направления, которое возникло в самые последние десятилетия прошлого века независимо от традиционного эпистемологического конструктивизма.

В отличие от этого последнего, радикальный конструктивизм ориентирован на исследование процессов самоорганизации , базируется на таких научных дисциплинах, как биология, психология, кибернетика.

Радикальные конструктивисты не только отрицают возможность достижения в научном познании объективного описания реальности — они отрицают саму реальность. Сторонники этого направления отказываются обсуждать вопрос о действительности за пределами нашего сознания, утверждая, что не только наше знание является нашим конструктом тезис, с которым можно согласиться и который мы, как уже многократно говорилось, разделяем , но что таким же конструктом является сама реальность.

Их лозунг « эпистемология без онтологии! Такая позиция выводит радикальный конструктивизм за пределы традиционной эпистемологии , на чем настаивают и что приветствуют и сами представители этого экстравагантного направления. В числе его сторонников, в большей или меньшей степени разделяющих основные его посылки, можно назвать таких известных исследователей, как П.

Ватцлавик, Э. Матурана и др. Мы не будем рассматривать это направление в нашей книге и отошлем читателя к работе, в которой оно проанализировано достаточно основательно [58]. Заметим только, что даже в среде радикальных конструктивистов не все согласны с теми крайними выводами, которые делаются из факта субъектного характера познания. Значительно более умеренную позицию занимает, в частности, Герхард Рот — нейробиолог, причисляющий себя к конструктивизму. Он не отказывается говорить о существовании внешнего мира, хотя и признает, что мозг конструирует действительность.

Противоречия здесь нет, поскольку Рот проводит различие между действительностью и реальностью. Термином «действительность» он обозначает феноменальный мир, тот, который конструируется мозгом. Реальность — по Роту — это трансфеноменальный мир, мир, независимый от сознания. Очевидно, что позиция Рота очень близка позиции Канта , с его различением между ноуменальным миром вещи-по-себе и феноменальным миром — конструируемыми нами явлениями [59].

Вернемся, однако, к менее радикальной версии эпистемологического конструктивизма, который, как уже говорилось, развивается современными социологами познания. Отрицая возможность достижения в познании объективно истинного знания, конструктивисты выдвигают три аргумента: уже упоминавшуюся выше недоопределенность теории эмпирическими данными; теоретическую нагруженность эмпирических фактов, точнее, явление «внутренней глобальности» теории суть уточнения будет прояснена в дальнейшем изложении , а также известный тезис о несоизмеримости теорий.

Мы обратимся к этим аргументам чуть позднее. Сейчас же рассмотрим взгляды некоторых очень заметных на современном философском небосклоне фигур, которые никак не отождествляют себя ни с социологией познания вообще, ни с сильной программой социологии познания SSK , ни с социальным конструктивизмом SK.

И, тем не менее, роднит их со всеми этими направлениями их отрицание объективности научного знания и релятивизм. Уже упоминавшийся американский философ Ричард Рорти долгое время был аналитическим философом, а ныне он — один из наиболее радикальных ниспровергателей как эпистемологической философии, так и науки, на которую эпистемологическая философия ориентирована.

Напомним читателю, что Рорти заявляет о конце научной, систематической философии, о том, что она должна уступить свое место философии наставительной. В гносеологическом плане эпистемологической философии он противопоставляет позицию так называемого «эпистемологического бихевиоризма ». Рорти утверждает, что наиболее ярко эта позиция представлена в работах Дж. Дьюи и Л.

Находит она свое отражение, как полагает он, и в работах У. Куайна и У. В отличие от эпистемологической философии, настаивающей на необходимости онтологического обоснования знания, эпистемологический бихевиоризм останавливается на описании человеческого поведения и не требует, не ищет никаких ссылок на репрезентации, находящиеся в особых отношениях с реальностью. Оно не может, — полагает он, — основываться на теории репрезентаций, которые находятся в привилегированных отношениях к реальности» [60].

Рорти приветствует рассуждения У. Селларса , для которого достоверность утверждения «мне больно» покоится на том, что никому не придет в голову сомневаться в нем, а вовсе не на том, что оно соответствует действительности [61].

Аналогичным образом УКуайн, во всяком случае в интерпретации Рорти , говорит: «Если утверждения оправданы обществом, а не характером внутренних репрезентаций, выражаемых этими утверждениями, тогда нет смысла пытаться выделять привилегированные репрезентации» [62]. Приветствуя позицию «эпистемологического бихевиоризма », Рорти характеризует ее следующим образом: «Объяснение рациональности и эпистемологического авторитета ссылкой на то, что говорит общество, а не наоборот, является сущностью того, что я называю эпистемологическим бихевиоризмом » [63].

На вопрос: «Можем ли мы трактовать исследование природы человеческого познания просто как исследование определенных способов взаимодействия человеческих существ, или же это требует онтологического обоснования? В своих более поздних работах он пытается сделать более приемлемым старое понятие релятивизма, назвав его «солидарностью».

Не проповедуя релятивизм, он утверждает просто, что объективность в научном познании должна уступить свое место солидарности между учеными в оценке того или иного утверждения. Истина, согласно Рорти , это не нечто трансцендентное , не то, что мы стремимся отыскать; истина — это то, что имеет отношение к здесь и сейчас, к практике того или иного сообщества. Рорти полагает, что его понятие солидарности является достаточно общим.

Оно работает и в сфере обыденного сознания, и в сфере политики, и в науке. Он опровергает как неверное утверждение о том, что преимущество ученых состоит в их обладании неким методом для достижения истины.

С позиции Рорти , вопреки весьма распространенному мнению, ученые отнюдь не обладают способностью достигать какой-то особой «объективности». Никакой особой объективностью научное знание, с его точки зрения, не обладает. Что действительно заслуживает внимания и что могло бы стать образцом для всех других сфер культуры — это, считает он, научные институты.

Они представляют собой образцы достигаемого в них «несилового согласия» между учеными. Развивая эту мысль, Рорти говорит, что «единственный смысл, в котором наука может послужить примером другим сферам культуры и человеческой деятельности. Опровергая Рорти , канадский философ науки Дж. Браун справедливо замечает [67] , что рассуждения Рорти еще в какой-то мере могут быть отнесены к физике, где расовые, классовые, идеологические соображения действительно не играют большой роли.

Однако они становятся абсолютно неверными, когда речь заходит о таких дисциплинах как, например, биология и, тем паче, социобиология. Здесь достичь солидарности, как правило, не удается. А ведь именно в этих и им подобным дисциплинах, а вовсе не в физике, работает в настоящее время большая часть ученых.

Так что солидарность отнюдь не присуща реальной науке. К этому хотелось бы добавить, что солидарность и не нужна науке, ибо только в споре рождается истина. Значительно более адекватный реальному научному познанию образ науки рисует К. Поппер , говоря, что главный критерий научности и науки — критицизм.

Сомнение, критицизм, а не солидарность или несиловое согласие являются тем, что характеризует дух науки. Позиция Рорти уязвима, поскольку, несмотря на существующее согласие в позитивной оценке того или иного научного утверждения, оно может быть ложным.

Так же как и в случае с негативной оценкой: концепция, отвергнутая научным сообществом, может оказаться верной. В отличие от релятивиста, рационалист, убежденный в способности. Рорти рассуждает так: мы не можем покинуть наши собственные головы, с тем чтобы получить возможность взглянуть на наши мысли со стороны и сравнить их с реальностью. И это — в свете развиваемой в нашей работе концепции — вполне справедливо, поскольку здесь фиксируется субъектный характер научного знания.

Но дальше Рорти высказывает уже весьма сомнительную, с нашей точки зрения, мысль: «То, что мы не можем и в самом деле сделать, — утверждает он, — это подняться над всеми человеческими сообществами, реальными и потенциальными. У нас нет такого небесного крюка, который смог бы поднять нас от простого согласия по поводу чего-либо до чего-то подобного «согласию с реальностью как она есть сама по себе» [68].

Такого крюка у нас и в самом деле нет, но это еще не повод для того, чтобы подменить истину согласием и таким образом стать на позиции релятивизма. Именно это мы и попытаемся обосновать в дальнейшем изложении. Как это ни странно, близкую к Рорти точку зрения развивает и уже упоминавшийся в связи с ситуацией в квантовой механике известный американский философ науки Пат-нэм — один из наиболее влиятельных философов науки в современной англоязычной философии, внесший большой вклад в теорию значения, в вопросы эпистемологии , в разрешение проблем рациональности и реализма.

Вместе с тем, почти все почитатели и оппоненты Патнэма признают одну его особенность: его гносеологическая позиция не оставалась неизменной, а довольно радикально менялась на. Исследователи его творчества выделяют по крайней мере три этапа в его трактовке проблем истинности и реализма [69].

На первом этапе Патнэм был реалистом, активно борющимся с позитивизмом и логическим эмпиризмом. Особенно сильны были его позиции при отстаивании реализма в квантовой механике, в разрешении проблем пространства-времени, в философии сознания и т. В этот период своей деятельности 60—70 гг. Куном , П. Фейерабендом и др. Он резко критиковал концепцию несоизмеримости теорий, выдвинутую представителями этого направления, а также ту теорию значения, которая привела к этой концепции речь идет о контекстуальной теории значения, согласно которой значение термина определяется контекстом теоретической схемы, в рамках которой этот термин фигурирует.

На втором этапе конец х—начало х гг. Патнэм отказался от концепции научного реализма и стал развивать точку зрения антиметафизического реализма. Другое название его концепции в этот период его творчества — внутренний реализм. Третий этап его начало может быть датировано г. Нас будет интересовать здесь, главным образом, «внутренний реализм» Патнэма , поскольку именно эта концепция, так же как и позиция Рорти , наиболее близка образу науки, проповедуемому конструктивистами.

Фактически, несмотря на все оговорки Патнэма , эта его концепция является антиреалистической и так же как теория солидарности Рорти , она открывает дорогу релятивизму. Патнэм отвергает корреспондентскую теорию истины — то есть концепцию, согласно которой истина — это соответствие знания действительности.

За что дали НОБЕЛЕВСКУЮ ПРЕМИЮ 2023? - ПОЛНЫЙ РАЗБОР

Именно это понимание истины, как полагает он,. Он предлагает интерналистскую перспективу. С его точки зрения, знание имеет отношение только к эмпирической очевидности. Позиция Патнэма является антропоцентрической. Истину он связывает с рациональной приемлемостью гипотезы.

А саму приемлемость — с психологией человека и особенностями его культурной среды. Они зависят от наших биологических особенностей и нашей культуры; они ни в коей мере не являются ценностно нейтральными.

Но они действительно являются нашими понятиями, и обозначают нечто реальное. Они определяют некоторый тип объективности, объективности для нас Разрабатывая свою концепцию внутреннего реализма или интернализма , Патнэм отказывается от допущения о существовании реальности, независимой от человека и человеческого сознания.

Он утверждает, что вопрос о том, из каких объектов состоит мир, становится осмысленным только в рамках некоторой теории или некоторого теоретического описания. Но, отказываясь от допущения о существовании объективной реальности и замыкая знание полностью на «очевидности», Патнэм фактически становится на анти-реалистические позиции. Кроме того, если отказаться от рассматриваемого допущения, невозможно различить между тем, что мы считаем правильным и тем, что на самом деле верно.

Но это точка зрения релятивизма, а ведь Патнэм провозглашает себя борцом с релятивизмом! Известны его уничижительные высказывания в адрес релятивистов. Как удается ему совмещать отрицание релятивизма с его концепцией внутреннего реализма и критикой метафизического реализма? Частично эта проблема решается американским философом с помощью введенных им понятий «идеальной эпистемической ситуации» и «идеальных эпистемических условий».

Только в условиях идеальной эпистемической ситуации, полагает он, «быть правильным» и «считаться таковым» совпадают. Во всех других условиях они не совпадают, и некое утверждение может считаться верным и в то же время быть неправильным. Согласно Патнэму , утверждение истинно, если оно является обоснованно приемлемым в идеальных эпистемических условиях. Если мы находимся в идеализированной эпистемической ситуации и при этом очевидность указывает на то, что некоторое утверждение является верным, тогда оно должно быть верным.

В то время как согласно концепции метафизического реализма оно может и не быть верным. Критики Патнэма с иронией отмечают, что понятия «идеализированные эпистемические условия» или «идеализированная ситуация» остаются совершенно не раскрытыми и поэтому не работают.

Кроме того, они очень напоминают «точку-зрения-Бога», о которой упоминалось выше и которая, в общем-то, верно критикуется Рорти и другими сторонниками релятивизма как наивная.

Да ведь и сам Патнэм в других своих работах утверждает, что «Божественная точка зрения», по крайней мере в квантовой теории, не достижима см с. Таким образом, несмотря на то, что в своей критической части концепция Патнэма частично верна особенно в той, которая касается критики корреспондентской теории истины как упрощающей реальное положение дел в науке , в целом она оказывается весьма непоследовательной в чем нам еще предстоит убедиться в дальнейшем изложении и так же, как и понятие «солидарности» Рорти , заряженной релятивизмом.

Обратимся теперь к рассмотрению аргументов, выдвигающихся эпистемологически релевантными конструктивистами и социологами познания против тезиса об объективности научного знания. Напоминаем, речь пойдет о тех исследователях науки, которые не делают вид,.

Начнем с тезиса о теоретической нагруженности теории эмпирическими данными точнее, тезиса о «внутренней глобальности» теорий , который в глазах многих исследователей науки угрожает возможности реконструировать процедуру эмпирической проверки теории как независимой и объективной. В науке средством проверки и доказательством истинности теорий традиционно считался эксперимент. Предполагалось, что экспериментальная проверка теоретических концепций выполняет в научном познании роль окончательного и непререкаемого судьи и арбитра в любом теоретическом споре.

Но, как уверяют критики классической рациональности, в современной науке положение изменилось в силу ряда причин. Здесь важные для дальнейшего развития теории эксперименты оказываются неосуществимыми из-за невозможности достичь необходимого уровня энергии.

В связи с этим в данной области физического знания наука становится все более теоретической, и даже математической. Один из лидеров современной физики Ш.

Глэшоу вынужден был даже с горечью констатировать, что в физике выросло целое поколение исследователей, которые не знают, что такое экспериментальная деятельность. Ученые вынужденны в какой-то мере «поверить на слово» тем экспериментаторам, которым удалось добыть необходимое для проведения эксперимента количество испытуемого вещества.

Поверить, что добытое вещество является на самом деле тем, что подлежит изучению. Спекулируя именно на этой особенности экспериментальной деятельности, «социальные конструктивисты» представители SC , утверждают, что факты науки не объективны, что они на самом деле — результат соглашений между учеными, а посему являются социальными конструкциями.

На этом основании социальные конструктивисты отрицают объективный характер экспериментальной проверки теорий и объективность научного знания вообще.

Обосновывая свою позицию, Б. Вулгар приводят, в частности, такой пример [72] , касающийся современной биологии. Речь идет об открытии вещества, высвобождающего тиротропин — TRF H. Полагают, что это вещество гормон продуцируется гипоталамусом в чрезвычайно малых количествах, но при этом оно играет очень важную роль в эндокринной системе.

Оно выполняет функции триггера — спускового механизма, способствующего выделению тиротропина гипофизом. В свою очередь, тиротропин управляет щитовидной железой, которая контролирует рост, взросление и метаболизм в организме.

Работы, связанные с открытием TRF H , были сделаны одновременно и независимо друг от друга двумя исследователями — А. Шэлли и Р. Гиллемином, разделившими Нобелевскую премию г. И тем, и другим исследователем была проделана огромная работа по выделению рассматриваемого вещества.

Достаточно сказать, что в Техасскую лабораторию Р. Гиллемина было доставлено тонн свиных мозгов. Шэлли работал с овечьими мозгами, и ему потребовалось их примерно столько же, сколько Гиллемину свиных. Но и в том, и другом случаях было получено ничтожное количество TRF H. Отсутствие в лабораториях сколько-нибудь значительного количества TRF H порождало проблему идентификации вещества.

В связи с тем, что само существование этого гормона проблематично, любой тест по проверке его наличия также является проблематичным. Такая трудность не возникает, если имеется достаточное количество вещества. Каким бы дорогим и редким элементом ни было золото, его всегда можно достать в нужном для лабораторных исследованиях количестве. И если возникает необходимость выяснить, имеем ли мы дело с золотом или подделкой, мы всегда можем воспользоваться независимым образцом.

В случае с TRF H такого независимого образца нет. По сути дела, мы должны просто принять некоторое испытание как надежное доказательство его существования.

Очевидно, что такое принятие есть результат соглашения. Рассылали их как в радости по случаю свадьбы или бала , так и в горе - звали на похороны или поминки на сороковой день. После Октября года пригласительные билеты стали исключительной прерогативой мероприятий, проводимых различными государственными и общественными организациями. Правда, поводов к их изданию заметно прибавилось.

Свой вклад в музейную копилку внесла Великая Отечественная война. Фронтовые приглашения носили как деловой, так и торжественный характер. Шли годы, образцы советской меморифилии становились более яркими, более качественными по своему полиграфическому исполнению. Например, вх годах популярным стало использование почтовых открыток, выпускавшихся к соответствующему государственному празднику, как бланков для праздничных приглашений.

Особенной тщательностью исполнения всегда отличались приглашения, пропуска и мандаты, обеспечивавшие посещение мероприятий, проводившихся в Московском Кремле. Как и практически любой документ, памятники меморифилии - это отражение своего времени, его знаменитых и полузабытых черт.

В отличие от многих примет старого дореволюционного быта пригласительные билеты не только сумели сохраниться в бурное время строительства социализма в нашей стране, но и пережили советский период в истории России.

Ныне, как и встарь, без красочно оформленных приглашений не обходится ни проведение официальных мероприятий, ни корпоративные торжества, ни представление результатов своей работы отечественными учреждениями культуры. Пригласительные билеты давно превратились в своеобразную летопись больших и малых городов нашего Отечества, список праздников и достижений нескольких поколений россиян. Ими дают сдачу! Входящие бесплатно, исходящие - 6 рублей Максимальная - не ограничена.

Не хлопайте сильно дверью, она может отвалиться и упасть вам на ноги. История, связанная с этой фотографией, напоминает мне историю евангелиста Луки, который, в отличие от других, был глубоко медийным широкоизвестным человеком — он пытался не только описать свой предмет, но и изобразить его.

При этом то, что у него получилось, превзошло самые смелые ожидания. Фотография Володи и Оли Ульяновых была сделана в Симбирске в г.

Это единственная сохранившаяся его "младенческая" фотография и одна из трех известных фотографий симбирского периода его жизни. До г. Молодая республика, кроме хлеба и снарядов остро нуждалась в новых иконах. Раньше всех сориентировался в ситуации художник Иван Пархоменко — человек, имевший статус "кремлевского художника" и, кроме нескольких портретов Ленина, отметившийся портретами Буденного, Дзержинского, Луначарского и других видных большевиков.

Здраво рассудив, что портретов хорошего человека должно быть много, Пархоменко нарисовал портрет Ленина в детстве, использовав для этого фотографию пятидесятилетней давности. Отличия портрета Пархоменко от фотографии видны лишь при очень пристальном рассмотрении. На фотографии будущий вождь слегка приобнимает свою сестру, вытянув руку и наклоняясь к ней так, что голова его оказывается на фоне спинки кресла. В портрет эти не нужные детали кресло и сестра не вошли. Таким образом, в жанре социалистического реализма Пархоменко начал работать еще за 10 лет до его провозглашения А.

Сам Пархоменко в м году был занят уже другим делом - рисовал с натуры портреты обитателей Бутырской тюрьмы. Смерть Ленина в г. В г. Куприянов использовал всё ту же старую фотографию Закржевской.

К слову, в том же году и в том же комплекте была напечатана и марка "Троцкий в детстве" — но вот она как то не прижилась. А в г. Принимая во внимание то, что октябрятами становились все дети Страны Советов и в год штамповалось до 5 миллионов таких звездочек, можно с уверенностью утверждать, что Томскому удалось придумать аналог того, чем до революции для детишек был нательный крестик. Старались не отставать и коммунисты дружеских стран.

Немецкая коммунистическая газета Das Kampfer в г. Репродукции портрета Пархоменко, многочисленные статуи, статуэтки и бюстики Ленина—мальчика в течение долгих лет были неизменным атрибутом интерьеров начальных школ и детских садов. Произведения монументального творчества изображали Володю, как правило, с книжкой - так он как то лучше соответствовал образу будущего вождя, чем, если бы он обнимал какую-то девочку, как он это делал на фотографии. Советская педагогическая наука разработала даже методику того, как надо было строить учебный процесс при изучении портрета вождя.

Соответствующая методичка содержала список правильных вопросов и правильных же ответов, необходимых для беседы о вожде. Какие игры он больше всего любил? Можно ли сказать, что в детстве Володя был смелым и решительным мальчиком?

Как Володя поступал с игрушками? Он ломал их, чтобы узнать, как они устроены. Корректировка курса партии выразилась и в новом дизайне октябрятского значка. Теперь у него появилось целых два варианта: металлический осовремененный дизайн Томского и пластмассовый.

Металлический значок, который продолжали штамповать в Москве миллионами штук в год давали абсолютно всем. А вот пластмассовый был в дефиците. Его изготавливали где-то в Прибалтике, представлял он собой аккуратную звездочку, внутрь которой была вставлена черно-белая репродукция того самого портрета Пархоменко.

Иметь такую звездочку считалось круто и престижно. Впрочем, и металлическая октябрятская звездочка сделала свой вклад в подростковую субкультуру шестидесятых. Выяснилось, что если положить ее на кирпич и должным образом натереть от лица вождя, конечно, ничего при этом не оставалось то она становилась удивительно похожей на звезду шерифа - такого, какими они были в редких американских фильмах, добиравшихся до советского проката. Естественно, самый короткий путь в диссиденты заключался в том, чтобы заявиться с такой звездой в школу.

Соцарт времени не терял. К столетию со дня рождения Ленина в Ульяновске был создан мемориальный комплекс, в котором достойное место заняла скульптура М. Ульяновой с сыном Володей, вполне закрывшая в советской символике пустовавшее место Мадонны с младенцем. Пришла перестройка. Значки перестали штамповать, но переосмысление образа вождя в детстве не завершилось, а лишь вступило в новую, постмодернистскую стадию.

Ювелирная фирма Gourji выпускает теперь золотые запонки в виде октябрятской звездочки правда, вместо Володи Ульянова на них изображен купидон , а уфимский художник Ринат Волигамси создал чудный трэш произведение искусства, не заслуживающее внимания , где Ленин раздвоился - согласно разрабатываемой Ринатом легенде о том, что у Володи был брат близнец Сережа - тоже маленький и тоже с кудрявой головой.

Материал из Letopisi. Ru — "Время вернуться домой". Об учреждении нагрудного знака для лиц, окончивших государственные университеты. Учредить нагрудный знак для лиц окончивших государственные университеты.

Утвердить Положение о нагрудном знаке для лиц, окончивших государственные университеты, образец нагрудного знака и его описание. Нагрудный знак выдаётся лицу, окончившему государственный университет. Вручение нагрудного знака производится одновременно с вручением диплома об окончании курса государственного университета. Лицам, окончившим государственные университеты в период с года по год, нагрудные знаки выдаются теми государственными университетами, в которых они обучались.

Нагрудный знак вручается ректором университета от имени Народного комиссариата просвещения союзной республики. Нагрудный знак для лиц, окончивших государственные университеты, носится на правой стороне груди ниже орденов и медалей СССР. Нагрудный знак для лиц, окончивших государственные университеты, представляет собою слегка выпуклый ромб, покрытый синей эмалью; по краю ромба белые эмалевые полоски, окаймлённые позолоченными бортиками.

В центре знака, на фоне синей эмали, наложено позолоченное изображение герба Советского Союза. Знак изготовлен из серебра. На оборотной стороне знака имеется булавка для прикрепления знака к одежде. Указ напечатан в газете "Комсомольская правда" в среду, 5 сентября г.

Медаль Ордена "За заслуги перед Отечеством". Указом Президента РФ от 6 января г. N 19 в положение и описание внесены изменения. Медалью ордена "За заслуги перед Отечеством" награждаются граждане за заслуги в области промышленности и сельского хозяйства, строительства и транспорта, науки и образования, здравоохранения и культуры, а также в других областях трудовой деятельности: за большой вклад в дело защиты Отечества, успехи в поддержании высокой боевой готовности подразделений, частей и соединений, за отличные показатели в боевой подготовке и иные заслуги во время прохождения военной службы; за укрепление законности и правопорядка, обеспечение государственной безопасности.

Медаль ордена "За заслуги перед Отечеством" имеет две степени:. Высшей степенью медали является I степень, дающая право при новых заслугах на награждение орденом "За заслуги перед Отечеством" IV степени.

Награждение производится последовательно: медалью II степени, потом медалью I степени. Военнослужащим за отличия в боевых действиях вручается медаль ордена "За заслуги перед Отечеством" с изображением мечей. Медаль ордена "За заслуги перед Отечеством" носится на левой стороне груди и располагается после орденов.

При наличии у награжденного медали I степени медаль II степени не носится, за исключением медалей с изображением мечей. При ношении ленты медали на планке она располагается после орденских лент. Если награжденный имеет медали I и II степени, то носится только лента медали I степени. Медаль ордена "За заслуги перед Отечеством" из серебра. Она имеет форму круга диаметром 32 мм с выпуклым бортиком с обеих сторон.

На лицевой стороне — изображение знака ордена "За заслуги перед Отечеством". На оборотной стороне, по окружности, — девиз: "Польза, честь и слава". В центре — год учреждения медали — В нижней части — рельефное изображение лавровых ветвей и номер медали. Медаль I степени позолоченная. Медаль при помощи ушка и кольца соединяется с пятиугольной колодкой, обтянутой шелковой муаровой лентой красного цвета.

Нобелевские лауреаты по МЕДИЦИНЕ

Ширина ленты — 24 мм. К медали ордена "За заслуги перед Отечеством", вручаемой военнослужащему за отличия в боевых действиях, к кольцу между колодкой и медалью, присоединяются два перекрещивающихся меча. Длина каждого меча — 28 мм, ширина — 3 мм. При ношении ленты медали на планке лента медали I степени имеет в центре желтую полоску шириной 1 мм, лента медали II степени — серую полоску шириной 1 мм.

Серебро пробы с золочением чистым золотом. Вес чистого серебра медали 2 тр. Медаль, вручаемая лауреату Нобелевской премии. Нобелевская премия швед. Nobelpriset , англ. Nobel Prize — одна из наиболее престижных международных премий, присуждаемая за выдающиеся научные исследования, революционные изобретения или крупный вклад в культуру или развитие общества.

Премией могут быть награждены только отдельные лица, а не учреждения кроме премий мира и только один раз есть несколько исключений из этого правила. Премия мира может присуждаться как отдельным лицам, так и официальным и общественным организациям.

Премия не может быть присуждена совместно более чем трем лицам решение об этом было принято в Премия может быть присуждена посмертно только в том случае, если претендент был жив в момент объявления о присуждении ему премии обычно в октябре , но умер до 10 декабря текущего года решение принято в Нобелевские премии учреждены в соответствии с завещанием Альфреда Нобеля.

Завещание Альфреда Нобеля, составленное им 27 ноября года, гласило: "Всё моё движимое и недвижимое имущество должно быть обращено моими душеприказчиками в ликвидные ценности, а собранный таким образом капитал помещён в надёжный банк. Доходы от вложений должны принадлежать фонду, который будет ежегодно распределять их в виде премий тем, кто в течение предыдущего года принёс наибольшую пользу человечеству… Указанные проценты необходимо разделить на пять равных частей, которые предназначаются: одна часть — тому, кто сделает наиболее важное открытие или изобретение в области физики; другая — тому, кто сделает наиболее важное открытие или усовершенствование в области химии; третья — тому, кто сделает наиболее важное открытие в области физиологии или медицины; четвёртая — тому, кто создаст наиболее выдающееся литературное произведение идеалистического направления; пятая — тому, кто внёс наиболее существенный вклад в сплочение наций, уничтожение рабства или снижение численности существующих армий и содействие проведению мирных конгрессов… Моё особое желание заключается в том, чтобы при присуждении премий не принималась во внимание национальность кандидатов…".

Таким образом, в завещании Нобеля предусматривалось выделение средств на награды представителям только пяти направлений:. Кроме того, вне связи с завещанием Нобеля, с года по инициативе Шведского банка присуждаются также премия его имени по экономике.

Она присуждается на тех же условиях, что и другие нобелевские премии. В даль-нейшем правление Фонда Нобеля решило более не увеличивать количество номинаций. От лауреата требуется выступление с так называемой "Нобелевской мемориальной лекцией", которая публикуется затем Нобелевским фондом в особом томе.

Фонд Нобеля был создан в году как частная независимая неправитель-ственная организация, с начальным капиталом 31,6 млн шведских крон в ны-нешних ценах эта сумма эквивалентна примерно 1,65 млрд крон. Первые премии составляли крон 7,87 млн крон в ценах г. Процедуре награждения предшествует большая работа, которая ведется круглый год многочисленными организациями по всему миру.

В октябре лауреаты уже окончательно утверждаются и объявляются. Окончательный отбор лауреатов осуществляют Шведская Королевская академия наук, Шведская академия, Нобелевская ассамблея Каролинского института и Норвежский нобелевский комитет.

Процедура награждения происходит ежегодно, 10 декабря, в столицах двух стран — Швеции и Норвегии. В Сток-гольме премии в области физики, химии, физиологии и медицины, литературы и экономики вручаются королем Швеции, а в области защиты мира — пред-седателем Норвежского нобелевского комитета — в Осло, в университете, в присутствии короля Норвегии и членов королевской семьи.

Наряду с денежной премией, размер которой меняется в зависимости от дохода, полученного от деятельности предприятий корпорации А. Нобеля, лауреатам вручается медаль с его изображением и диплом. Первый Нобелевский банкет состоялся 10 декабря года одновременно с первым вручением премии.

В настоящее время банкет проводят в Голубом зале городской ратуши. На банкет приглашается — человек. Форма одежды — фраки и вечерние платья.

В разработке меню принимают участие повара "Погребка ратуши" ресторанчик при ратуше и кулинары, когда-либо получавшие звание "Повар года". В сентябре три варианта меню дегустируются членами Нобелевского комитета, которые решают, что будет подаваться "к столу Нобеля".

Всегда известен только десерт — мороженое. И то до вечера го декабря никто, кроме узкого круга посвященных, не знает, какого сорта. Для Нобелевского банкета используется сервиз и скатерти со специально разработанным дизайном. На уголке каждой скатерти и салфетки выткан портрет Нобеля. Посуда ручной работы: по краю тарелки проходит полоса из трех цветов шведского ампира — синий, зеленый и золото.

В такой же гамме украшена ножка хрустального фужера. Сервиз для банкетов был заказан за 1,6 миллиона долларов к летию Нобелевских премий в году. Он состоит из бокалов, ножей и вилок, тарелок и… одной чайной чашки. Последняя — для принцессы Лилианы, которая не пьет кофе. Чашка хранится в специальной красивой коробке из дерева с монограммой принцессы. Но вот блюдце от нее кто-то похитил.

Столы в зале расставляют с математической точностью, а зал украшают 23 цветов, присылаемых из Сан-Ремо. Все движения официантов строго прохронометрированы с точностью до секунды. Например, торжественный внос мороженого занимает ровно три минуты с момента появления первого официанта с подносом в дверях до того, как последний из них встанет у своего стола.

Подача других блюд занимает две минуты. Ровно в 19 часов 10 декабря почетные гости во главе с королем и королевой спускаются по лестнице в Голубой зал, где уже сидят все приглашенные. Шведский король ведет под руку нобелевскую лауреатку, а если таковой не окажется — жену Нобелевского лауреата по физике. Первым произносится тост за Его Величество, вторым — в память Альфреда Нобеля.

После этого раскрывается тайна меню. Меню напечатано мелким шрифтом на картах, приложенных к каждому месту, и украшено профилем Альфреда Нобеля в золотом тиснении. Во время всего ужина звучит музыка - приглаша-ются очень именитые музыканты, в их числе были Ростропович и Магнус Линдгрен в году.

Банкет завершается выносом мороженого, увенчанного, как короной, шоколадной монограммой-вензелем "N". В шведский король дает знак к началу танцев в Золотом зале ратуши.

В гости расходятся. Абсолютно все блюда из меню, начиная с года и далее, можно заказать в ресторане ратуши Стокгольма. Стоит такой обед немногим менее долл. Ежегодно их заказывает 20 тысяч посетителей, и традиционно наибольшей популярностью пользуется меню последнего нобелевского банкета.

Нобелевский концерт — одна из трёх составляющих нобелевской недели наравне с вручением премий и нобелевским ужином. Считается одним из главных музыкальных событий года европейских и главным музыкальным событием года скандинавских стран.

В нём принимают участие самые видные классические музыканты современности. Многие области науки остались "неохваченными" Нобелевской премией. В связи с известностью и престижностью Нобелевских премий, наиболее престижные награды в других областях часто неформально называют "Нобелевскими". Математика и информатика Первоначально Нобель внес математику в список наук, за которые присуждается премия, однако позже вычеркнул её, заменив премией мира. Достоверная причина неизвестна.

Чаще всего её связывают с именем шведского математика, лидера шведской математики того времени Миттаг-Леффлера, которого Нобель не любил за то, что тот назойливо выпрашивал пожертвования на Стокгольмский Университет. По другой версии, Нобель был влюблён в Софью Ковалевскую, которая предпочла ему того же Миттаг-Леффлера.

Еще одна версия: у Нобеля была возлюбленная, Анна Дезри, которая потом влюбилась в Франца Лемаржа и вышла за него замуж. Франц был сыном дипломата и в то время собирался стать математиком. Премия учреждена Банком Швеции в году. В отличие от остальных премий, вручаемых на церемонии награждения нобелевских лауреатов, средства для данной премии выделяются не из наследства Альфреда Нобеля.

Поэтому вопрос о том, считать ли эту премию "истинно нобелевской", является дискуссионным. Лауреат Нобелевской премии по экономике объявляется 12 октября; церемония вручения всех премий проходит в Стокгольме 10 декабря каждого года. Фактическое несоответствие завещанию Согласно завещанию Нобеля, премия должна присуждаться за открытия, изобретения и достижения, сделанные в год присуждения. Это положение де-факто не соблюдается.

Естественнонаучные премии Ряд ученых умирает раньше, чем их открытия или изобретения проходят необходимую для присуждения премии "проверку временем". Также замечена тенденция присуждения премий представителям одних и тех же научных школ.

Гуманитарные премии Соответствие лауреатов премии официальным критериям ее присуждения вызывало вопросы еще в начале XX века.