Марина басманова сейчас, Страницы сайта поэта Иосифа Бродского (1940-1996)
Однако все изменилось, когда однажды на лекции в Сорбонне Бродский увидел среди своих студентов-славистов Марию Соццани. Фактическая канва их романа богата ссорами, размолвками и бурными примирениями. Фото: Личная страничка героя публикации в соцсети. Басмановой не указано в выходных данных книги. О судьбе самой Марины Басмановой практически ничего не известно.
Только поняв, что отношения исчерпаны, он наконец уехал в самом начале лета года. Отношения с Мариной из главного сюжета его жизни превратились в главный сюжет его лирики - тема прощания с Мариной и сыном стала вечным самоподзаводом, безотказным поводом для лирического делириума. Он обратил минус в плюс.
То, что не сложилось в жизни, может стать вечным источником, питающим искусство. После расставания с Мариной Бродский написал о ней вдвое больше, чем до: то ли пытался таким образом компенсировать прекратившееся общение, то ли просто на расстоянии она стала казаться лучше. Между тем женщин в его жизни после отъезда меньше не становилось: он пользовался популярностью и среди западных слависток, которым в новинку был метод "штурма и натиска", и среди студенток.
Он оказался отличным филологом: большинство его выпускников сделали хорошую академическую карьеру. Бродский заставлял их читать гигантский массив литературы, начиная с шумерского эпоса и кончая Мандельштамом, но рассказывал увлекательно и темпераментно, а на полях письменных работ неразборчивым прямым почерком писал точные и остроумные замечания.
Правда, о своих тогдашних пассиях он отзывался вовсе уж уничижительно: так, в эссе "Посвящается позвоночнику", описывая мексиканский конгресс поэтов, свою спутницу он называет ни много ни мало "моя шведская вещь". Впрочем, с одной женщиной, англичанкой, он прожил - опять-таки сходясь и расходясь - больше шести лет и как будто даже привязался к ней она же была в него влюблена беззаветно и жертвенно , но потом все равно порвал.
Любыми отношениями рано или поздно начинал тяготиться. Присутствие другого существа в доме временами раздражало Бродского до невроза. У него бывали периоды депрессии, болезненных страхов, отчаяния - плата за ту лихорадочную деятельность, которой был заполнен весь его день. Помимо преподавания, которое он оставил лишь к пятидесяти годам, он нес множество нагрузок - сначала просто как один из ведущих американских поэтов, затем как поэт-лауреат - звание, присваиваемое лучшим стихотворцам США сроком на год и сопряженное с бесчисленными консультативными и рецензентскими обязанностями Бродский просматривал рукописи, рекомендовал поэтов в журналы, пристраивал переводы, не забывал русских друзей, посещал множество конгрессов и семинаров, дружил с другими будущими нобелиатами - Уолкоттом и Хини - и не забывал там, где надо, восхищаться их текстами.
Для долгих и серьезных отношений нужно было время и душевные силы - и того и другого навалом было в Ленинграде, но теперь дай Бог было выкроить час в день на собственно литературу. Да и к чему? Еще в семьдесят втором Бродский написал хрестоматийное: "Дева тешит до известного предела, дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела: ни объятье невозможно, ни измена! К старости он смягчился, подобрел и начал наконец тяготиться изоляцией, в которой пребывал, несмотря на славу и толпы поклонников. Я преподавал в вечерней школе, переводил для заработка Кроме того, у тебя Нобель В отличие от большинства его избранниц, в Марии нет ничего от женщины-вамп. Это красота милосердная, почти идиллическая, и в характере жены Бродского тоже не было ничего от подруг его ленинградской юности с их русско-советской, достоевско-коммунальной изломанностью.
Это было долгое заочное знакомство, интенсивная переписка, результатом которой стали несколько совместных поездок в обожаемую Бродским Венецию. Над собственным браком Бродский любовно иронизировал: "Я Иосиф, она Мария, посмотрим - кто-то родится".
Отношения с женой младше его тридцатью годами складывались идеально: Бродский признавался, что сам удивлен переменами в собственном характере.
Он помягчал, полюбил новое устройство дома, а когда родилась дочь Анна - нашел, что именно в ней наконец воплотился тот идеал женщины, по которому они с друзьями так тосковали в юности. Прежде ему казалось в чем он неоднократно признавался , что уживаться можно только с любимым котом Миссисипи,- теперь, в своем семейном доме, он был наконец счастлив, и это сказалось даже в стихах: из них время от времени исчезал космический холод, появлялась невиданная прежде кроткая и умиленная интонация.
А главное - с начала девяностых Бродский уже не пишет стихов к М. В середине девяностых к Бродскому ненадолго приехал его сын Андрей.
Они не понравились друг другу. Сын заранее был настроен против отца, и тот факт, что именно к нему обращено замечательное стихотворение "Одиссей - Телемаку", трогал его очень мало.
Бродский был более всего смущен тем, что литература совершенно не интересует его сына, столь похожего на него внешне, да и в характерах наблюдалось некое сходство. Сын по-прежнему живет в Петербурге, стихов не пишет, об отце не говорит.
Марина Басманова избегает встреч с журналистами и живет замкнуто. Бродский похоронен в Венеции, его дочь растет и много читает по-русски. Впрочем, все эти факты и вообще любая конкретика мало кого должны бы, по идее, волновать: "Необязательно помнить, как звали тебя, меня" Как бы то ни было, от одного из самых бурных, трагических и странных романов в русской литературе остались подлинно великие стихи: "Пока ты была со мною, я знал, что я существую Кто был все время рядом, пока ты была со мною?
Это первые мемуары о поэте, выходящие на русском языке. В них Людмила Штерн беспристрастно свидетельствует о питерской и американской жизни Нобелевского поэта.
Но главный герой книги - все же не Бродский, а его поколение: поколение Геннадия Шмакова, Михаила Барышникова и других деятелей, о которых пишет Штерн. Описание любовных историй нашей юности могло бы составить "Декамерон". Романы и разрывы, измены и адюльтеры, браки и разводы - куда до нас Шадерло де Лакло с его "Опасными связями"! Одни отделывались легкими царапинами на сердце, другие - тяжелыми шрамами Думаю, что мучительный роман и разрыв Иосифа Бродского с Мариной Басмановой был самой трагической страницей в его жизни.
Время еще не пришло оглашать все подробности и перипетии этой драмы. Двое ее участников живы и при желании могут написать об этом сами. Мне же хочется рассказать, какое Марина производила впечатление, и вспомнить несколько эпизодов, свидетелями которых мы оказались. Марина в те годы была высокая и стройная, с высоким лбом и мягким овалом лица, темно-каштановыми волосами до плеч и зелеными глазами. На томике "Урания", присланном в подарок Якову Гордину с оказией в Ленинград в году, Бродский написал:.
Прими зеленый томик, Яков. Зеленый - здешних цвет дензнаков, Он колер знамени пророка, Басмановой во гневе ока. Очень бледная, с голубыми прожилками на висках, с вялой мимикой и тихим голосом без интонаций Марина казалась анемичной. Впрочем, некоторые усматривали в ее бледности, пассивности и отсутствии ярко выраженных эмоций некую загадочность.
По профессии Марина - художница, кажется, книжный иллюстратор. О степени ее дарования судить не могу - я никогда ее работ не видела. Тридцать семь лет назад Бродский восторженно отзывался о ее таланте и музыкальности.
Впрочем, его восхищало все, что имело к ней отношение. Я часто видела Марину в филармонии, обычно без Иосифа: в те годы он не был завсегдатаем симфонических концертов, хотя хорошо знал Моцарта и Гайдна.
Жила Марина на улице Глинки, в нескольких кварталах от нашего дома. Они довольно часто с Иосифом у нас бывали, но мне ни разу не удалось вызвать ее на хоть сколько-нибудь серьезный разговор и услышать ее мнение о различных "вопросах мироздания". Она охотно обсуждала фильмы. Я помню, что ее любимой актрисой была Мария Казарес в "Пармской обители".
Несмотря на всеобщие попытки, подружиться с Мариной не удалось никому из нашей компании. Разве что Бобышеву, если их отношения можно назвать дружбой. Она казалась очень застенчивой. Не блистала остроумием и не участвовала в словесных пикировках, когда мы друг о друга точили языки. Бывало, за целый вечер и слова не молвит, и рта не раскроет Но иногда в ее зеленых глазах мелькало какое-то шальное выражение. И тогда напрашивался вопрос: не водится ли что-нибудь в тихой заводи? В идиллические дни, после многочасового "шлянья-болтанья" выражение моей няни Нули по Новой Голландии, они с Мариной, замерзнув, заходили согреться и выпить чаю.
В штормовые дни, после изнурительного выяснения отношений, Иосиф появлялся один, взъерошенный и несчастный, и мы, как могли, старались успокоить и утешить его. Лучший рецепт утешения был, естественно, у Нули: "Посади Осю картошку к обеду чистить, он и забудется".
Как-то Иосиф пришел среди дня без звонка, и по его побелевшему лицу и невменяемому виду было ясно, что произошел очередной разрыв. Но если б только невменяемый вид! Запястье его левой руки было перевязано грязноватым бинтом. Зрелище, прямо скажем, не для слабонервных. Мы ни о чем не осмелились спросить, и он не дал никаких объяснений - мрачно съел тарелку супа и ушел.
Вскоре они помирились и заходили к нам вместе, с улыбками и цветами. В такие дни казалось, что Бродский светится изнутри. Он не мог отвести от нее глаз и восхищенно следил за каждым ее жестом: как она откидывает волосы, как держит чашку, как смотрится в зеркало, как набрасывает что-то карандашом в блокноте После их ухода мы, естественно, сплетничали и промывали им кости.
Последнее слово, как всегда, было за нашей Нулей: "Заметили, как у нее глаз сверкает? Говорю вам, она - ведьма и Оську приворожила Он еще с ней наплачется". И правда, через какое-то время картина повторилась. Безумный вид, трясущиеся губы и грязный бинт на левом запястье. В этот второй и, к счастью, последний раз Витя Штерн применил к Бродскому шоковую терапию. Если когда-нибудь в самом деле решишь покончить с собой, попроси меня объяснить, как это делается".
Поворотным пунктом в их отношениях была новогодняя ночь года. Именно тогда, на даче наших друзей Шейниных в Комарове, и произошли роковые события, повлиявшие на дальнейшую жизнь Бродского и во многом изменившие его судьбу. Сам Иосиф в это время был в Москве.
Мы с Витей встречали тот Новый год у Юры Цехновицера в его бельэтаже на набережной Невы и не были участниками "шейнинской вечеринки". На следующий день, то есть первого января, я уехала в командировку в Москву, и о том, что случилось на даче в Зеленогорске, я узнала только через неделю, вернувшись домой. Версии, как всегда бывает в таких случаях, различались. Поэтому тридцать шесть лет спустя я попросила "главных хозяев" Алика и Галю Шейниных вспомнить и написать, кто на этой даче жил, кто встречал тот роковой Новый год и что же все-таки произошло.
Мы и сейчас видим ее в просветах между соснами, проезжая по Приморскому шоссе. В тот год мы снимали второй этаж этой дачи всемером. В то время мы вели переписку друг с другом в стихотворной форме. Особенно был популярен жанр да цзы бао.
В туалете висел изящный иллюстрированный плакат:. Ведь как стихи писали встарь? Аптека, улица, фонарь И вот спустя полсотни лет Фанера, дырка, туалет. Друг разврата, мастер пьянства, Ненавистник постоянства. А поближе разглядя - Лицемер и разгильдяй. Бобышев парировал: Тише, Шейнины, уймите ваши игры, наконец. Здесь за стенкой дремлет Митя - Бывали и крутые разборки. Однажды перепившегося и бушующего Бобышева мужчины насильно уложили в постель.
Проснувшись утром, он не угомонился, а запустил в Евсея довольно тяжелой пепельницей, Галю и Лилю Друскину обозвал блядями, а Алику крикнул: "Эй ты, голубой! Пришлось его укоротить путем лилового фингала. Накануне этого Нового года Бобышев предупредил, что приедет с девушкой. Девушка оказалась Мариной Басмановой. Дима объяснил, что Иосиф поручил ему опекать Марину во время его отсутствия. Мы встретили ее приветливо, но дальше отношения не сложились. Марина всю ночь молчала, загадочно улыбаясь a la Джоконда, а кругом все буянили, веселились и мало обращали на нее внимания.
Под утро, заскучав, она, все с той же загадочной улыбкой, подожгла на окнах занавески. Пламя вспыхнуло нешуточное, и она прокомментировала: "Как красиво горят".
По всему стало ясно, что Димина опека зашла слишком далеко Вскоре Миша Петров созвал большой сходняк и призвал нас объявить Бобышеву бойкот и изгнать его с дачи. Сцену изгнания стыдно вспоминать. Мы приехали на дачу, где Бобышев жил тогда в одиночестве. Оглашение приговора было поручено бедному Алику. За его спиной исходила гневом Вика Беломлинская. Миша, как всегда, заикался, я - Галя Шейнина - тоже что-то блеяла. Дима вел себя с большим достоинством.
Он спросил: "Вы разрешите мне собрать вещи? Ясно помню, что наша идея бойкотировать Бобышева была продиктована не какими-то моральными соображениями, а тем, что сложившаяся "треугольная" ситуация непосредственно повлияла на арест Бродского. При жизни Иосифа Бродского мемуарная книга Дмитрия Бобышева не могла бы появиться. Столько в ней сомнительных утверждений, свидетельств, примеров, характеризующих эмоциональную природу будущего нобелевского лауреата. Они снимут комнату, будут работать, растить ребенка Он пришел в роддом, но нянечки глядели на Дмитрия недоверчиво: мол, отец уже приходил, а ты кто?
Он пытался навестить Марину и ребенка, когда они уже были дома, но понял, что здесь он лишний. В конце концов каждый пошел в свою жизнь сам по себе.
Бобышев вспоминал Надежду Яковлевну Мандельштам, с которой после смерти Ахматовой еще виделся не раз. Она со свойственной ей прямотой говорила: «Вам надо было жениться на Марине». Как будто он этого не знал, как будто он этого не хотел, как будто он не делал ей предложения.
Она просто отказала обоим В у Бродского и Басмановой родился сын.
Поэт возобновил свои попытки оформить отношения с Мариной официально, но та была непреклонна. Бродский никак не вписывался в советский социум, положение его к тридцати двум годам становилось критическим - он жил по-прежнему с родителями, не печатался, еле сводил концы с концами, тогда как на Западе его считали главной надеждой русскоязычной поэзии по обе стороны океана. Можно себе представить, как он, уже зрелый и вполне рациональный человек с грандиозным потенциалом жизнетворца и жизнеустроителя, тяготился безденежной и подпольной жизнью в коммуналке.
Он, как всякий большой и настоящий талант, был отнюдь не рожден для подполья. Неопределенность в отношениях с вечной невестой, матерью его сына Андрея Басманова, тяготила его особенно сильно - и он мстил Марине и судьбе беспрерывными романами, в которых страдающей стороной были, как правило, женщины.
В этом и заключается вечный парадокс: любишь одну, но мстишь другой. В ссылке он работал очень напряженно над собой. У него была фантастическая способность к самообразованию. Он выучил английский язык, читая поэзию Джона Донна со словарем. Через полтора года под давлением общественности Бродский был освобожден и вернулся в Ленинград, где его по-прежнему игнорировали газеты и журналы, об издательстве и речи не могло быть.
В году в Нью-Йорке выходит первая книга стихов. Невозможность опубликовать на родине собственные стихи, прессинг со стороны идеологов из партаппарата и КГБ вынудили Бродского покинуть страну в году. Он до последнего надеялся, что эмигрируют они вместе: он, она и сын…. Бродский уехал один. Бродский уехал бы раньше предложения такого рода он получал с конца шестидесятых - но он все тянул и медлил, надеясь, что Марина вернется, что она по крайней мере разрешит ему видеться с сыном Только поняв, что отношения исчерпаны, он наконец уехал в самом начале лета года.
Отношения с Мариной из главного сюжета его жизни превратились в главный сюжет его лирики - тема прощания с Мариной и сыном стала вечным самоподзаводом, безотказным поводом для лирического делириума. Он обратил минус в плюс.
То, что не сложилось в жизни, может стать вечным источником, питающим искусство. После расставания с Мариной Бродский написал о ней вдвое больше, чем до: то ли пытался таким образом компенсировать прекратившееся общение, то ли просто на расстоянии она стала казаться лучше.
Но любовный треугольник распался совершенно неожиданно: удивительная Марина рассталась и с Дмитрием Бобышевым, предпочтя воспитывать сына Бродского в одиночестве. Вскоре Бобышев эмигрировал в США, где и по сей день благополучно преподает русскую литературу в Иллинойском университете. В том, что у Иосифа не было возможности видеться с ребенком, не его вина.
Иосиф присылал деньги Марине и сыну, которому даже не дали его фамилии. Сердечная рана Бродского долго не заживала.
Причем, и в прямом, и в переносном смысле: инфаркты преследовали его один за другим. Еще не один год он продолжал посвящать стихи Марине. Словно в отместку за ее измену он менял женщин как перчатки, не уставая повторять, что никогда в жизни не сможет ни с кем ужиться под одной крышей, кроме как со своим любимым котом Миссисипи.
После разрыва с Басмановой он на глазах превращался в откровенного циника и больше не верил в любовь. Так, в своем эссе «Посвящается позвоночнику», описывая мексиканский конгресс поэтов, Иосиф Бродский называет свою красивую спутницу не иначе как «моя шведская вещь».
А в ответ на неоднократные настойчивые предложения друзей приехать в Ленинград по турпутевке «посидеть-пообщаться-вспомнить молодость» он неизменно отвечал отказом, мрачно цедя сквозь зубы: «Нет, на место любви не возвращаются!
Поздно ночью через все запятые дошел наконец до точки. Не волнуйся, я не посвящу тебе больше ни строчки. По ночам до меня долетают редко. Пляшут буквы. Я пишу и не жду никогда ответа. Свет остался, остался звук — остальное стерлось. Гаснут цифры. Я звонил, чтобы просто услышать голос. Всадник замер. Замер всадник, реке стало тесно в русле. Я люблю, не нуждаясь в ответном чувстве. Однако все изменилось, когда однажды на лекции в Сорбонне Бродский увидел среди своих студентов-славистов Марию Соццани.
Красавица-итальянка русского происхождения была моложе поэта на тридцать лет и В году они поженились. Мария стала не только любящей женой, но и верным другом и помощницей во всех литературно-издательских делах. Через год у них родилась прелестная дочка — Анна-Александра-Мария Бродская. Близкие друзья поэта в один голос утверждали, что пять лет брака с Марией стали для него счастливее, чем все предшествующие годы вместе взятые.
Отношения с женой младше его тридцатью годами складывались идеально: Бродский признавался, что сам удивлен переменами в собственном характере. Он помягчал, полюбил новое устройство дома, а когда родилась дочь Анна - нашел, что именно в ней наконец воплотился тот идеал женщины, по которому они с друзьями так тосковали в юности.
Прежде ему казалось в чем он неоднократно признавался , что уживаться можно только с любимым котом Миссисипи,- теперь, в своем семейном доме, он был наконец счастлив, и это сказалось даже в стихах: из них время от времени исчезал космический холод, появлялась невиданная прежде кроткая и умиленная интонация.
В середине девяностых к Бродскому ненадолго приехал его сын Андрей. Они не понравились друг другу. Сын заранее был настроен против отца, и тот факт, что именно к нему обращено замечательное стихотворение "Одиссей - Телемаку", трогал его очень мало.
Бродский был более всего смущен тем, что литература совершенно не интересует его сына, столь похожего на него внешне, да и в характерах наблюдалось некое сходство. С начала х Бродский уже не посвящает стихов Басмановой. Более того, отомстит ей с той изощренной жестокостью, на которую способен лишь поэт, — талантливыми и злыми стихами:. Прочитав это стихотворение, Л. Штерн отправила ему письмо: "Жозеф, прости или прокляни, но не могу молчать. О чем ты возвестил миру этим стихотворением?
Что, наконец, разлюбил МБ и освободился четверть века спустя от ее чар? Что излечился от «хронической болезни»? И в честь этого события врезал ей в солнечное сплетение? Зачем бы независимому, «вольному сыну эфира», плевать через океан в лицо женщине, которую он любил «больше ангелов и Самого»? Но каждый год Бродский писал стихи на день рождения Марины Басмановой. То есть это была настоящая незажившая боль, которая длилась четверть века. Про это стихотворение ему друзья говорили: ты Марине пошли, а печатать его не надо — она ответить не может.
Он побледнел, порозовел и сказал, что это должно быть обязательно опубликовано. Ему нужно было поставить точку, и он ее поставил. Для того, чтобы всерьез войти во что-то иное. Избавился ли? Трудно поверить, когда читаешь строчки, посвящённые всё той же женщине, в году: А если ты дом покидаешь - включи звезду на прощанье в четыре свечи чтоб мир без вещей освещала она, вослед тебе глядя, во все времена.
Но незадолго до смерти он почему-то перепосвятил Марине Басмановой все стихи, посвященные за всю жизнь разным женщинам. Собрав их в книгу «Новые стансы к Августе», Бродский напишет об этом просто и лаконично: «Это сборник стихов за двадцать лет с одним, более или менее, адресатом. До известной степени это главное дело моей жизни».
Что стало бы, если бы эта любовь оказалась счастливой? Трогающая зрителя вера в совершенство природы пронизывает всё творчество Басмановой, и является основой для поэтического восприятия её рисунков.
Для того, чтобы выразить своё понимание природы, Басманова избрала тональный принцип цветового решения; краски растекаются по листу бумаги, незаметно переходя в из одного в другой цвет, образуя тончайшую гамму». В начале годов Басманова работает активно в журналах «Костер» и «Мурзилка». С года она - член Союза Художников России. В — году Марина Павловна создает ряд ценнейших графических работ — портреты карандашом Анны Ахматовой, которой ее представил Бродский. Ахматова в своих заметках писала «Марина молча рисует меня» ….
Поэтессу тоже потрясала сосредоточенность Басмановой и ее красота, которую та - «несла» …. С Иосифом Бродским Марина познакомилась в году, в один из вечеров на квартире друзей. Тихая и сосредоточенная, с нежным, бледно - розовым лицом, точеным подбородком, зелеными изумрудными глазами и глубокими, низкими переливами грудного голоса, Марина, подобно истинной ундине, тотчас же очаровала Поэта.
Девушка приковала его внимание еще и тем, что молчала подолгу, не вмешиваясь в споры окружающих, сосредоточенно рисовала и чертила что то в маленьком блокноте или тетради.
При разговоре с нею вдруг выяснилось, что она знает стихи У. Блейка, сама придумала тайный шифр для письма, любит смотреть на огонь и подолгу гулять в парке, в лесу, у реки….
Бродский был просто поражен, услышав, узнав в натуре Басмановой полное себе созвучие: ту же — сосредоточенность души, внутреннюю собранность и способность сопереживания и тонкость восприятия мира.
Вместе они представляли собою очень оригинальную, притягательную пару, на которую обращали внимание многие. Марина одна умела внимательнейшим образом выслушивать нервную речь поэта, спокойно воспринимала его длинные монологи, смягчала его сильный, природный логоневроз, неуверенность, эмоциональную напряженность в спорах с друзьями..
Роман между ними вспыхнул страстный и серьезный, все внимание Бродского, как человека и мужчины, Поэта, и, вообще, художника, было полностью сосредоточено на Басмановой, сконцентрировано на ней.
Поэт любовался ею, посвящал ей стихи, сопровождал почти повсюду, знакомил со своими друзьями. Бродский окружил девушку тщательной, нежнейшей заботой, которая многим из друзей казалась баловством и ненужной опекой. Марину же это нисколько не раздражало, напротив! Но девушка решительно отвергала многочисленные предложение руки и сердца от Иосифа, став причиной его многочисленных душевных терзаний, сомнений, и даже - попыток самоубийства.. Написано обо всем этом немало, можно только сказать одно: в ссылку в Норинское село Архангельской области , к которой был приговорен Бродский, Басманова приехала к любимому почти сразу, прожила с ним рядом несколько месяцев, и уехала по его настоянию, узнав, что беременна.
Сын Андрей родился в ноябре года. При рождении Марина Павловна дала ребенку свою фамилию, но отчество Иосифович Осипович.. Марина Басманова и Иосиф Бродский были вместе до года.
Отношения были неопределенными, в какой-то степени мучительными для поэта. Между ними велась переписка, которая хранится в архиве семьи Басмановых и в архиве Бродского. Но письма эти нигде и никогда ни цитируются. Чаще цитируется совершенно иное: огромный корпус стихотворений Иосифа Александровича, посвященных Марине, обозначенных инициалами М.
Среди них самое знаменитое, уже позднее, уже из — за океана:. Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером. Закат догорал в партере китайским веером,. Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и к финикам,.
Теперь тебя видят в церквях в провинции и в метрополии. Не пойми меня дурно. С твоим голосом, телом, именем.
