Исследователи африки таблица, РСМД :: Нефтяная гонка в Африке
Значение и масштаб географических открытий Ливингстона позволяют справедливо считать его крупнейшим исследователем Африки. И вот самозваный вождь уже схвачен и казнен, а Сечеле возведен в сан вождя. Нескончаемая злая засуха пришла вместе с ним. Экономические исследования ISSN Но для этого европейские державы должны были знать, где, что и как выгоднее всего предпринять.
Однако уже в сентябре г. Эти изменения можно связать с тем, что в мае г. Источник: РБК , В мае г. Sinopec подписала с руководством Нигера меморандум о взаимопонимании, который включает разработку нескольких нефтяных месторождений. С сентября г. Petrochina реализует в Нигере проект по строительству км нефтепровода. Военный переворот в Нигере, произошедший в июле г. Что касается Судана, то Китай давно выступает главным инвестором в данной стране теперь и в Южном Судане — после обретения независимости в г.
Актуальные оценки деятельности китайских компаний в Судане остаются противоречивыми. Люк Патей из Датского института международных исследований отмечает , что Китай давно не инвестирует в Судан, а большинство работников уже покинуло страну из-за гражданской войны.
Риски работы в Судане хорошо отражают и события апреля г. Ангола также остается одним из основных получателей китайских инвестиций. Вместе с тем огромные долги, а также экономические трудности в стране послужили причиной диверсификации партнеров.
Китайское присутствие значительно сократилось: так, китайская община в Анголе, насчитывавшая в начале х гг. Ангольскую модель политики Китая называют «браком по расчету» и «долговой ловушкой», так как к г. На этом фоне в г. Оценивая долги африканских стран Китаю, логично заметить, что другие страны также предоставляют инвестиции не на безвозмездной основе, однако этот очевидный факт в медиа пространстве умалчивается.
Отмечается , что китайские проекты в Африке и проекты, реализуемые западными странами, освещаются в СМИ по-разному. Африканский нефтегазовый рынок — это конкурентная площадка, на которой играют сразу несколько игроков. Как видно из ситуации в Нигерии, заявления об уходе западных нефтегазовых компаний могут быть слишком поспешными.
В апреле г. Китайские компании продолжают реализовывать крупные проекты на континенте, однако анализ деятельности западных нефтегазовых компаний указывает на то, что говорить о монополизации рынка Китаем преждевременно. Период развития китайских компаний пришелся именно на е гг. Эксперты обсудили основные подходы различных игроков к сотрудничеству с Африкой и ожидания африканских стран от международного сотрудничества. Одна из причин нового эпохального противостояния — критические минералы.
Аналитика Регионы Темы Сюжеты. Аналитика и комментарии :. Нефтяная гонка в Африке 31 октября Забыли пароль? Еще не зарегистрированы? Тема : Экономика , Энергетика. Оценить статью. Краткая версия статьи Полная версия статьи. Нефтегазовый рынок в Африке Согласно данным Statista , наибольшими подтвержденными нефтяными запасами обладают следующие страны Африки: Ливия — 48,36 млрд барр. Рисунок 1. Запасы нефти в странах Африки на г. Рисунок 2. Африканские страны производители природного газа Источник: Statista , Нефтегазовые компании Африка — второй после Ближнего Востока регион, на который приходится основной экспорт нефтепродуктов в Китай.
Всеволод Свиридов: Повторное знакомство: как Россия и Африка встретились в новых условиях. Регион Африка. Тема Экономика Энергетика. Ваш email. В борьбе за «тяжелый люкс»: как туристическая отрасль стала предметом спора в индийско-мальдивских отношениях.
Два года под санкциями: насколько эффективны введенные против России ограничения? Китай меняется, и это отразится на нас. Новая вершина. Круглый стол «Торгово-экономическое сотрудничество России и Индии в новых условиях. Поиск путей развития». Возврат к списку. Политика санкций: цели, стратегии, инструменты: хрестоматия. На африканцев личные качества Ливингстона производили самое хорошее впечатление.
Простота, спокойствие и терпение, чувство такта помогали не раз Ливингстону в Африке избежать, казалось бы, неминуемой опасности.
Люди, знавшие его, отмечают еще одну важную черту: он всегда твердо отстаивал свое мнение, если считал его правильным, и упорно стремился к поставленной цели. Эпизод, рассказанный Муром, свидетельствует о большой выдержке, которая потом, в Африке, помогала Ливингстону вынести тяжелые испытания. Туманным ноябрьским утром, в три часа, он покинул Онгар и пешком отправился в Лондон, чтобы помочь старшему брату, торговавшему кружевами, кое-что уладить.
Весь день в Лондоне Давид провел в заботах и визитах. Вместо того чтобы где-нибудь передохнуть, он сразу же отправился в далекий путь домой. Выйдя за город, юноша увидел на дороге женщину, лежащую без сознания. Она стала жертвой несчастного случая. Около нее стояла ручная тележка, которую она, видимо, тащила. Убедившись, что нет переломов, Давид доставил ее в ближайший дом и ждал там, пока не прибыл врач.
Лишь после этого он продолжил свой путь. К тому времени уже стемнело, его одолевала смертельная усталость, а ноги были стерты до крови. Тут он вдруг заметил, что заблудился. Лучше всего было бы прилечь и выспаться как следует, но усилием воли он заставил себя идти. Взобравшись на столб, Давид при свете звезд сумел разобрать надпись на дорожном указателе и разыскать нужный путь.
Он тут же впал в глубокий сон и проснулся лишь во второй половине следующего дня». Но все его многолетние старания и безмерная бережливость едва не оказались напрасными. Будущие миссионеры время от времени вели богослужение как в Онгаре, так и в ближайших церковных приходах.
Подошел день, когда и Ливингстону предстояло отслужить молебен вместо неожиданно заболевшего священника. Он тщательно подготовился, взошел на амвон, спокойно прочел евангельский текст. Затем прочитанное надо было дополнить проповедью, но из этого ничего не вышло Последовала долгая, томительная пауза. Тщетно ищет он первые слова, напрягаясь до предела.
Наконец выдавливает: «Друзья мои! У меня вылетело из головы все, что я хотел вам сказать! Богослужение его в приходской церкви в Онгаре также прошло не совсем удачно — говорил с трудом, то и дело запинался. Заключение пастора, который изучал кандидатов, было неблагоприятным: Ливингстон не станет хорошим проповедником. Миссионерское общество намеревалось уже вынести свое отрицательное решение, но при обсуждении его кандидатуры кто-то предложил продлить испытательный срок, и этот единственный голос решил его будущее.
Предложение было принято, и по истечении дополнительного срока ему дается уже благоприятное заключение: он может стать миссионером. Итак, Ливингстон по примеру Гютцлава избирает для своей миссионерской деятельности Китай.
Но поехать туда ему помешала развязанная в году Англией так называемая опиумная война. Лондонское миссионерское общество намеревалось послать Ливингстона в Вест-Индию, но он не согласился: в Вест-Индии имелись достаточно подготовленные врачи и он едва ли принес бы пользу там со своими слабыми знаниями.
Поэтому он просил позволить ему сначала завершить учение. В глубине души он все еще надеялся на поездку в Китай, но готов был ехать и в другое место и даже присматривался уже к Африке. Миссионерское общество уступило его желанию, и он смог продолжить учение в Лондоне. В больнице Чаринг-Кросс он освоился с врачебным делом и уходом за больными, а в одной из аптек научился изготовлять необходимые лекарства.
Проживая в пансионате вместе с такими же будущими миссионерами, Ливингстон познакомился с неким Моффатом, человеком намного старше его, долгие годы занимавшимся миссионерской деятельностью в Южной Африке; в Англию Моффат прибыл лишь на короткое время. Молодому Ливингстону понравился этот опытный миссионер. Он всячески тянулся к нему, посещал его открытые [20] доклады, не упускал случая порасспросить о деятельности на юге Африки и наконец осмелился узнать его мнение о самом главном — будет ли он, Ливингстон, чем-либо полезен в Африке.
Моффат ответил утвердительно и добавил: «Желательно, чтобы свою деятельность вы начали на неосвоенном месте, где еще не бывал ни один миссионер, скажем, севернее моего Курумана. Там простирается обширная равнина, где мне не раз приходилось видеть ранним утром дым бесчисленных костров. Туда не заглядывал еще ни один миссионер». После краткого раздумья Ливингстон пришел к выводу: «Какая необходимость ждать конца этой мерзкой опиумной войны? Я отправляюсь в Африку».
При его характере это означало твердое решение, которое он сразу же в виде просьбы передал в миссионерское общество. Прошение, видимо, было поддержано Моффатом, так как правление общества без задержки дало свое согласие.
Встреча с Моффатом сыграла в жизни Ливингстона двоякую роль. Она окончательно определила направление его дальнейшей деятельности. А кроме того, это была встреча с будущим тестем, чего он, конечно, тогда не мог знать. Для получения профессионального звания доктора Ливингстон отправляется в Глазго.
Там он вскоре получает свидетельство об окончании медико-хирургического факультета и, преисполненный радости и гордости, входит в «круг людей, которые посвятили себя нужной и гуманной профессии». Теперь уже окончательно определились его призвание и весь жизненный путь.
Ему остаются лишь сутки, чтобы проститься с родителями, братьями и сестрами. Проявив живой интерес к навигации и астрономии, он сумел расположить к себе капитана Доналдсона, который зачастую до полуночи не уходил спать, наблюдая за звездами вместе со своим любознательным пассажиром. Он охотно показывал Ливингстону, как пользоваться квадрантом.
Так не без пользы для себя провел Ливингстон три месяца на корабле. Он научился определять географическое положение места по звездам. И хотя едва ли он задумывался о предстоящих путешествиях и исследованиях, направляясь по совету Моффата в неведомые земли, однако именно [21] там ему и пригодились приобретенные на корабле знания, которых так недоставало у других исследователей Африки. В Кейптауне d 1 судно простояло целый месяц.
Здесь Ливингстон впервые свел знакомство со своими братьями во Христе и пережил глубокое разочарование в миссионерской службе. Он ожидал встретить когорту единомышленников, которые живут по-братски, в мире и согласии и служат богу и людям.
Однако эти люди не только различались по вероисповеданию; они погрязли в мелкой зависти и интригах. Характер и образ жизни многих отнюдь не согласовывались с их саном, В отношении местного населения у них утвердились два прямо противоположных мнения: одни поддерживали европейских поселенцев, враждебно настроенных к африканцам, другие, наоборот, — африканцев.
Ливингстон сразу встал на сторону тех, кто выступал в защиту местных жителей, против повсеместного произвола и несправедливости белых поселенцев. Из Кейптауна плыли вдоль берегов Южной Африки на восток, к заливу Алгоа.
В Порт-Элизабете Ливингстон сошел на берег и после короткой остановки отправился в путь в фургоне, запряженном волами, как испокон веков ездили европейские крестьяне.
Ближайшей его целью был Куруман — миссионерская станция Моффата. По прямой туда примерно восемьсот километров на север от Порт-Элизабета.
Во времена Ливингстона это уже не «ничейная земля», а колониальные владения: двигаясь от мыса Доброй Надежды на север и восток, европейские поселенцы за два столетия захватили эти земли. Ту ненависть, с которой встречали Ливингстона буры, голландские поселенцы, можно понять, только ознакомившись хотя бы в общих чертах с тем, что происходило на этих землях.
Задолго до прихода первых европейцев Южная Африка была заселена готтентотами и бушменами. Они считаются там наиболее древними жителями. Начиная с X века племена банту преодолели реку Замбези и продвинулись на юг, они вытеснили или ассимилировали коренных жителей восточной части Южной Африки.
Все юго-восточное побережье, вплоть до Драконовых гор, принадлежало бантуязычным коса и зулу. В междуречье Оранжевой и Вааль и далее на север расселились сото и бечуана. Занимались они разведением скота и мотыжным земледелием, кроме того, мужчины ходили на охоту, а женщины и дети собирали дикорастущие плоды.
Обработка полей и домашнее хозяйство полностью входили в обязанность женщин. Первобытнообщинный строй был преобладающей формой социальной организации этих племен. Земля считалась неотчуждаемой собственностью племени или сельской общины. Охотой общинники занимались сообща. При постройке хижины, сборе урожая и при каком-либо бедствии члены племени, рода или общины поддерживали друг друга и обменивались орудиями труда.
Рынков еще не было, но уже шла оживленная меновая торговля между племенами. Во времена Ливингстона прежний родоплеменной строй находился в упадке. У бечуана и еще более у макололо именно с этими народами Ливингстону удалось установить тесный контакт за время своего первого шестнадцатилетнего пребывания в Африке уже выделилась социальная верхушка. Верховные и другие вожди и старейшины родов обогащались за счет бедных членов племени и начинали их эксплуатировать: те должны были безвозмездно ухаживать за скотом вождей, обрабатывать поля и строить загоны и хижины.
Хотя земля и считалась еще владением племени или общины, но вожди или старейшины рода единолично решали, как она должна быть поделена. Народности и племена Южной и Восточной Африки в этот период находились на переходной стадии от первобытнообщинной к раннефеодальной социальной организации.
Старый родовой порядок еще прикрывал постоянно усиливавшийся процесс имущественного и классового расслоения, но уже выделились богатые и бедные, эксплуататоры и эксплуатируемые. Сильным вождям удается временно подчинить себе другие племена и создать довольно крупные царства, которые носят уже черты государственного организма. Покоренные племена вынуждены платить дань или ассимилироваться; иногда покоренных держат в качестве домашних рабов.
Эта патриархальная форма рабства не имеет ничего общего с торговлей рабами, которую вели арабы, европейцы и американцы. Африканские племена не продавали и не покупали домашних рабов; фактически они числились членами семьи, правда низшего ранга. Раннефеодальные царства не отличались устойчивостью, чаще всего они распадались со смертью их создателя. Длительно держались лишь прочно организованные [23] военные государства зулусских королей; все вокруг боялись их, даже европейские завоеватели.
Южная оконечность Африки давно уже была известна европейцам: в поисках морского пути в Индию португалец Бартоломеу Диаш обогнул ее еще в году. В году на мысе Доброй Надежды высадился голландец Ян ван Рибек. По поручению нидерландской Ост-Индской компании он основал здесь поселение, из которого и вырос город Кейптаун.
В последующие годы сюда продолжали прибывать голландские поселенцы, называвшиеся бурами boer, бауер — по-голландски крестьянин. Ведя бесконечные войны, они постепенно проникли в глубь материка, согнали со своих земель коренное население — готтентотов или поработили их. За бушменами буры охотились как за дикими животными и сотнями уничтожали их.
В году на Капскую землю прибыли французские гугеноты, но преобладали здесь по-прежнему голландские буры. В — годах буры вели так называемые кафрские войны с бантуязычным коса на реке Грейт-Фиш, которая была восточной границей бурских владений, и в конце концов разбили их. Во время наполеоновских войн, воспользовавшись тем, что Нидерланды, откуда прибыли буры, оказались под властью французов, Великобритания, которая вела с Францией ожесточенную борьбу за мировое господство, в году заняла Капскую землю вместе с Каапстадтом Кейптаун.
Англичане вели войны и против племен коса, захватили их земли, лежавшие между реками Грейт-Фиш и Кейскамма. Там в году они поселили своих ветеранов войны. Но буры были недовольны не столько захватом земель англичанами, сколько решением английского парламента года об отмене рабства: ведь на труде рабов основывалось хозяйство буров.
Поэтому начиная с года многие из них покинули Капскую колонию. В большой прочный фургон, где размещалась семья и все необходимое в длительном пути, буры впрягали до десятка пар волов.
Они двигались на север. Над задней половиной вытянутого кузова укреплялись прочные дугообразные рейки, на которые полукруглой крышей натягивался брезент. При помощи такого очень простого, но чрезвычайно практичного сооружения семьи буров чувствовали себя удобно в любое время года. Буры переправились через реку Оранжевую, поселились там и, объединившись, образовали Оранжевую республику. С невероятными трудностями преодолели буры и другое естественное препятствие — Драконовы горы и поселились в области Натал.
Но утвердиться здесь им удалось только после длительной борьбы [24] с зулусами, руководимыми королем Дингааном.
Зулусы отчаянно пытались отстоять свои земли. Однако в битве на реке, названной впоследствии Бладривир Кровавая река , буры, имевшие превосходство в оружии, одержали победу. Тысячи зулусов сложили свои головы в этом сражении. На землях зулусского государства буры основали Республику Натал, главным городом ее стал Питермарицбург. Но британское правительство, готовившееся к захвату этих земель, отказалось признать независимость нового бурского государства и спустя три года, в году, захватило Натал.
В результате многие буры под водительством Преториуса снова двинулись на север. Вереницы фургонов с воловьими упряжками направлялись за реку Вааль. Здесь буры основали четыре новых государства, которые спустя несколько лет объединились в союз.
В — годах была образована республика Трансвааль, получившая признание Великобритании. Англичане согласились признать реку Оранжевую северной границей своей Капской колонии, и две бурские республики — Оранжевая и Трансвааль — остались независимыми. Позже Оранжевая республика захватила западные и северные области народности басуто сото , а местное население было согнано со своих земель или порабощено.
Медленно движется по землям Капской колонии воловья упряжка Ливингстона, направляясь на север, к Оранжевой реке, где уже обосновались буры. А за рекой его поджидает первое, но не последнее приключение. Внезапно опрокинулся фургон, волы перекатились друг через друга и вели себя так дико, что чуть было не удавились. В путевом же дневнике Ливингстона появляется оптимистическая запись: «Путешествие — это прямо-таки удовольствие.
Мы наслаждаемся полной свободой: разбиваем палатки и разводим костер, где только душе угодно; идем пешком или едем верхом, как нам заблагорассудится, и охотимся на любую дичь, сколько нам вздумается. Однако есть и неудобство: нет возможности заняться научной литературой». Переправившись через реку, Ливннгстон идет по землям гриква, потомков готтентотов, буров и их рабов, привезенных сюда из ост-индских владений.
В конце июля года он добрался до Курумана — самой отдаленной тогда от Капа миссионерской станции в глубине материка. Здесь уже много лет жил и трудился Моффат, находившийся в тот момент в Англии. Затерянный среди необозримых травянистых равнин Куруман приютился у полноводного источника, используемого для полива полей и огородов.
Здесь хорошо прижились яблони, виноград, персики, инжир, лимоны и другие южные растения. На миссионерской [25] станции имелись крошечная церковь и под стать ей школа и типография, в которой Моффат со своими помощниками печатал Библию, переведенную им на язык бечуана, а также божественные наставления. Десятилетиями усердно изучал он и исследовал местный язык: создав алфавит, сделал его письменным языком.
Группа подготовленных им помощников из местного населения действовала в окрестностях Курумана, отправляя церковную службу и занимаясь обучением в школах, созданных в бечуанских деревнях. При отъезде из Лондона Ливингстон получил указание миссионерского общества остановиться в Курумане и ждать прибытия Моффата, а тем временем разведать возможности основания новой миссионерской станции дальше к северу.
В том же году он отправился на север в земли бечуана, чтобы изучить их обычаи.
Его сопровождало несколько местных жителей, обращенных в христианство. В Курумане Ливингстону уже рассказали о трудностях обращения в христианство. Вожди неприязненно относятся к христианской вере: многоженство христиане считают за грех, тогда как здесь это верный признак благополучия и достоинства мужчины. Однако Ливингстон надеялся все же встретить более благожелательное отношение к себе в отдаленных местах.
Миролюбивые бечуана были запуганы налетами и грабежами известного зулусского вождя Моселекатсе, возглавлявшего племена матабеле, которые в свою очередь были изгнаны бурами с родных мест и двигались на запад. Бечуана надеялись на помощь и защиту европейцев, имевших огнестрельное оружие. Из первой поездки в земли бечуана Ливингстон возвратился с твердым убеждением: чтобы прочно обосноваться там, надо завоевать доверие людей и изучить их язык.
Три месяца он оставался в Курумане, а затем в феврале года предпринял вторую поездку на север. Его сопровождали два местных миссионерских учителя и еще два жителя Курумана, которые ухаживали за волами и следили за фургоном.
В деревне Лепелоле, в пятнадцати километрах южнее резиденции вождя баквена Сечеле, он разбил лагерь, в котором пробыл много месяцев.
Объяснялся с жителями только на местном языке. Европейцев поблизости не было. Это помогло ему глубже понять образ мышления баквена, а также разобраться в неписаных законах, которыми они руководствовались. О бечуана он наслышался от других миссионеров еще до поездки: это, мол, ленивые, наглые и злые люди, и лишь с большим трудом их можно принудить что-либо делать.
Но вскоре он понял, как сложилось столь неблагоприятное суждение. Миссионеры не [26] знали их законов и обычаев, любую услугу или одолжение они выпрашивали и старались непременно за них расплатиться. А бечуана расценивали это как беспомощность и полагали, что те попали в полную зависимость от них. Но Ливингстон повел себя иначе: «Мое пребывание там прошло не без пользы для людей.
Как только я замечал недостойную выходку, тотчас же угрожал им отъездом. И если уж это не действовало, я без колебаний выполнял свою угрозу. Обращаясь с ними открыто, решительно, я не встречал при этом ни малейших трудностей, охлаждал пыл даже у наиболее дерзких». Конечно, так обращаться с ними можно только в случае, если ты покорил их души.
А ему удивительно быстро удавалось это сделать благодаря своей простоте, бесстрашию и доброте, как и неизменной жизнерадостности, что всегда вызывает доверие.
Его бескорыстная врачебная помощь поражала их. За сотни миль в Куруман к нему доверчиво приходили пациенты. Хотя бечуана, можно сказать, дети природы, однако болеют довольно часто. Но это и не удивительно, ведь они ходят почти раздетые; днем их немилосердно печет солнце, а ночью они страдают от холода или даже от мороза.
К тому же они едят все без разбора Нарушения пищеварения, ревматизм, глазные болезни наиболее распространены среди них. Ко мне приводили немало очень тяжело больных. В деревнях, встречавшихся в пути, мой фургон осаждали слепые, хромые и разбитые параличом». Вскоре пошла молва, что приезжий — великий волшебник и может даже воскрешать из мертвых. В Лепелоле, селении баквена, Ливингстону надо было заручиться доверием и вождя, и знахаря, который не только лечил, но и пользовался большим почетом еще и как колдун, потому что мог вызывать дождь и изгонять засуху.
Боже упаси усомниться в силе его колдовства: навсегда сделаешься врагом этого почтенного человека, а ведь он и так уже показал свое нерасположение к Ливингстону. И чтобы не отстать в этом искусстве от моего коллеги, я возвестил, что могу также даровать полям нужную влагу, правда, не чудодейственным колдовством, как он, а отводом на поля вод реки.
Необычный замысел получил всеобщее одобрение, и мы немедля взялись за дело. Даже личный врач вождя оказался в числе энтузиастов и, усердно принявшись за работу, добродушно подсмеивался над хитростью чужеземца, который задумал таким образом вызвать дождь.
Вся наша техника состояла из одной лопаты, да и то без черенка. Работали заостренными [27] палками и все же прорыли довольно длинный ров. Вынутую землю насыпали на одежду из шкур, в черепашьи панцири и в деревянные посудины и затем относили ее в сторону». Когда работа на канале близилась к концу, Ливингстон велел запрячь свой фургон и последовал дальше на север. На новом месте он также намеревался наладить отношения с обитавшими там племенами. До него туда ездил один купец, но он и вся его челядь погибли от лихорадки.
В пути волы Ливингстона заболели, ему пришлось оставить их, рассчитаться с проводниками, нанять новых и отправиться дальше пешком. Однажды, не зная, что Ливингстон понимает их речь, сопровождающие беззаботно болтали о нем в его присутствии: «Он не сильный, он совсем хилый, а выглядит крепко сложенным лишь потому, что засунул свои ноги в эти мешки брюки. Он скоро свалится с ног». Ливингстон промолчал Тянулись дни, а он не сдавался.
Вскоре он мог порадоваться: эти люди поняли свою ошибку и изменили свое мнение о нем. В июне он возвратился в Куруман и тут же начал готовиться к третьей поездке — на этот раз чтобы подыскать место для миссионерской станции. Но отъезд оттягивался: никто не решался сопровождать его, так как местность, где он должен проезжать, была охвачена войной.
Земля и скот — вот главные предметы вожделения захватчиков. Один из вождей подвергся нападению соседа, а перед этим они оба дружелюбно принимали Ливингстона. Борьба идет жестокая, безжалостно уничтожаются мужчины, женщины и дети. Ливингстону пришлось провести в ожидании многие месяцы.
Но он не сидел сложа руки — читал проповеди, помогал в типографии, участвовал в строительстве церкви в окрестности. И как всегда, много времени отдавал врачебной практике. Работы в Курумане хватало, но все его помыслы сводились к одному — уехать отсюда, основать свою миссионерскую станцию. В феврале года Ливингстон предпринимает третью поездку в глубь страны.
На этот раз он отправляется верхом на воле, потому что трудно найти людей для обслуживания фургона. Поездка была не из приятных. Длинные изогнутые назад рога, которыми животное при случае может пырнуть в живот, вынуждали меня сидеть навытяжку, по-драгунски. Так я ехал свыше четырехсот миль». Путешествие Ливингстона не было исследовательским.
И тем не менее он познакомился со страной и людьми, сделал немало [28] интересных в научном отношении наблюдений, в том числе и касающихся прогрессирующего усыхания района Калахари. Но главной его задачей было подыскать место для новой миссионерской станции и использовать любую возможность для проповеди христианского учения.
Здешние христианские миссии и их деятели — как католические, так и евангелистские, будь то английские, французские, голландские или немецкие, — произвели на него неблагоприятное впечатление еще при встрече в Кейптауне. Прежде он представлял себе миссионера человеком, который исполнен религиозного рвения и, не ведая страха, пробирается по глухим местам, неся с собой «несчастным язычникам» радостную весть о грядущем избавлении их Иисусом Христом.
А теперь даже на землях миссий он всюду видит «прискорбную нерадивость». Многие миссионеры, боясь расстаться с удобствами, оседают в Капской колонии и прилегающих к ней местах. Вместо того чтобы самопожертвованием покорять души язычников, они всюду «жалуются на свои беды и трудности и погрязли в мелочных склоках».
Голландские миссионеры проявили себя как расчетливые, ловкие дельцы. Они приобретали, например, родники и приспосабливали их для орошения прилегающих участков, а затем сдавали эти земли местным жителям в аренду. И чем больше арендаторов, тем выше был их доход. Так они умудрялись за счет местных жителей удваивать или даже утраивать те двести фунтов стерлингов, которые получали в год за миссионерскую службу.
Со временем некоторые сколачивали целое состояние; конечно, были и такие, которые использовали побочные доходы для миссионерской деятельности. Ливингстон как миссионер и врач был преисполнен искреннего желания делать добро африканцам.
До конца дней он так и не понял, что способствовал, хотя и непреднамеренно и против своей воли, порабощению и эксплуатации африканцев соотечественниками. Ему и в голову не приходило, что христианская заповедь «возлюби врага своего» лишь ослабляет волю африканцев в борьбе против незваных европейцев, а надежды на потустороннюю жизнь отвлекают внимание от тягот земного существования.
Он так и не уяснил, что деятельность миссионера тем пагубнее, чем усерднее он берется за дело, чем больше в нем подкупающей честности и гуманизма. Личное его обаяние создает у африканцев совершенно превратное мнение о «белых братьях», а его учение, полное миролюбия, морально разоружает их. Уже после смерти Ливингстона, когда начался раздел Южной и Восточной Африки между Англией и Германией, обнаружилась [29] пагубность противоречивой позиции миссионеров. Они, правда, осуждали «злоупотребления», «произвол» и «жестокие методы» колонизаторов, но отнюдь не отвергали колониальную политику; каждый из них оправдывал действия своего правительства, порицая лишь методы, какими оно пользовалось.
Как раз человеколюбивые и гуманные миссионеры содействовали распространению как в колониях, так и в метрополиях ложного представления о «благотворности» колониализма. А многие проповедники часто злоупотребляли доверием африканцев. Они сеяли раздоры между племенами и вождями, вели шпионаж в пользу колонизаторов, сурово осуждали любое непослушание властям, установленным якобы самим господом, порицали всякую мысль о насильственном освобождении от ига чужеземцев.
Ливингстон наконец облюбовал место для первой миссионерской станции на земле племени бакатла, относящегося к народности бечуана, и обрел «духовного собрата», согласившегося помогать ему.
В начале августа года оба миссионера и трое англичан, охотников на крупную дичь, отправились в путь. Воловьи фургоны были загружены всем необходимым: инструментами, запасной одеждой, провиантом и подарками для местных жителей. Для Ливингстона непривычно было иметь дело с европейскими охотниками. Это — состоятельные господа со своими слугами; у них верховые кони, палатки, а предметы снаряжения столь разнообразны и многочисленны, что даже в безлюдной местности можно было удобно устроиться.
Он же должен был довольствоваться скромным миссионерским содержанием. Но зависть не гложет его. На четырнадцатый день путники прибыли в прелестную окруженную горами долину — место, которое Ливингстон облюбовал для миссионерской станции. Люди племени бакатла охотно согласились переселиться из близлежащего поселка в эту местность, которую они называли Маботса.
Ливингстон прежде всего навестил вождя племени и справился, не нужен ли ему миссионер. Тот сразу же согласился: он, как и его соплеменники, знал, что у европейцев есть то, что ему как раз нужно, — ружья и нитки бус. Ливингстон прежде всего купил клочок земли и эту сделку скрепил договором; миссионеры подписали его, а вождь нарисовал знак.
Да, долина великолепна, но с одним недостатком: львы частые здесь гости. Ночью они врывались в загоны и задирали коров и даже средь бела дня нападали на скот. Тут что-то кроется, гадали бакатла. Наконец они пришли к единственному объяснению: очевидно, соседнее племя при помощи колдовства насылает на них [30] львов.
Однажды они даже отправились на охоту, но вернулись ни с чем: с их оружием к хищнику опасно и подступаться. Но когда лев у самого поселения задрал сразу девять овец, бакатла решили убить его. Охота не слишком-то прельщала Ливингстона, но он отправился, чтобы помочь им. Местные жители пришли к выводу, что, если убить одного зверя, вся стая покинет эту местность. А вот и львы. Они отдыхали на продолговатом скалистом уступе в тени деревьев.
Бакатла, образуя широкий круг, оцепили их. По мере того как они поднимались, круг сужался. Еще у подножия уступа Ливингстон и Мебальве, его помощник родом из Курумана, заметили льва, сидевшего на скале. Хорошая цель. Но прежде чем Ливингстон изготовился к стрельбе, Мебальве выстрелил. Пуля щелкнула о камень, и лев куснул то место, о которое она ударилась, как это делает собака, когда в нее бросают какой-либо предмет.
Затем он прыгнул в сторону оцепивших его людей, и те бросились врассыпную, упустив зверя. Но тут Ливингстон заметил еще двух львов, и кольцо людей вновь сомкнулось. Однако он не решился стрелять, так как боялся попасть в кого-нибудь из людей.
И этим двум львам удалось выскользнуть из окружения. На этом и закончилась охота, все повернули домой. Но когда они огибали край уступа, Ливингстон вдруг заметил, что в тени кустарника, примерно в тридцати шагах, лежит четвертый лев. Ливингстон вскидывает ружье, целится и стреляет сразу из обоих стволов. Но Ливингстон успел заметить, что лев, видимо от ярости, высоко приподнял хвост. И охотник закричал: «Подождите, пока я снова заряжу! Когда он заталкивал заряд в дуло ружья, до него долетел душераздирающий крик.
Вздрогнув, он поднял голову и увидел, что лев могучими прыжками стремительно несется прямо на него. Миг — и зверь с силой вцепляется в плечо и с размаху опрокидывает его наземь. У самого уха Ливингстона раздается свирепое рычание, затем лев встряхивает его, «как терьер пойманную крысу».
Ливингстон был до того ошеломлен этой встряской, что не чувствовал ни страха, ни боли, хотя находился в полном сознании. Позже это обстоятельство он сравнивал с состоянием пациента, который, находясь под местным наркозом, видит действие хирургического ножа, но боли не ощущает.
Прижатый у затылка к земле тяжелой лапой, Ливингстон сумел все же чуть-чуть повернуть голову и увидел, что смелый Мебальве в каких-нибудь десяти — пятнадцати шагах от него целится в льва [31] из своего старинного кремневого ружья. И вот он нажал один, другой курок, но оба ствола дали осечку. Тут лев увидел нового врага и оставил Ливингстона.
Прыжок — и он уже вцепился в бедро Мебальве. В это время один из охотников поднял копье, чтобы нанести удар, и лев мгновенно оставил Мебальве и вцепился в плечо очередному противнику.
Но силы покинули льва, и он рухнул замертво. Только теперь стало ясно, что возымели наконец действие обе пули, которые Ливингстон всадил в него. Это был могучий зверь; бакатла утверждали, что такого крупного льва они еще не видели. Оказалось, лев нанес Ливингстону глубокие раны и раздробил плечевой сустав. Раны заживали медленно, а функции плечевого сустава так и не восстановились. Даже легкое ружье для охоты на птиц Ливингстон поднимал с трудом, да и то левой рукой.
В связи с этим на протяжении трех десятилетий своих путешествий по Африке Ливингстон не раз оказывался в опасных ситуациях. И только необыкновенная выдержка и сила воли выручали его. Характерно, что сам он никогда не рассказывал об опасных приключениях. И когда его спрашивали об этом, что частенько случалось в Англии, он давал такие ответы, которые разочаровывали слушателей. Так, кто-то допытывался, о чем он думал, когда лежал подо львом.
Его ответ был кратким: «Я думал тогда, с какой части тела начнет он пожирать меня». Такие мысли у столь благочестивого человека шокировали иных слушателей, но, конечно, Ливингстон, которому любое самовосхваление претило, говорил истинную правду.
Вначале Ливингстон почти все свободное время занимался постройкой домика. Стены возводились из камня, крыша сооружалась из дерева.
Африканцы, прибывшие с ним из Курумана, были опытными помощниками — один из них умело делал двери и окна. С раннего утра и до позднего вечера ему приходилось трудиться вместе с ними, чтобы как можно скорее начать основную работу в этом помещении.
Тут ему предстояло не только жить, но и совершать богослужение, вести уроки, лечить больных. Ливингстону нравилось сравнивать себя, да и миссионеров вообще, с монахами раннего средневековья, монастыри которых также служили одновременно «и лечебницами, и домами призрения для убогих, и очагами грамоты». В Африке Ливингстон намеревался продолжить научные занятия, но до сих пор ему не хватало на это времени, по крайней мере, в Маботсе.
К вечеру он очень уставал и у него не было сил, чтобы взяться за книги. В лучшем случае он мог написать письмо родным [32] или друзьям или же любовное послание в Куруман Мэри Моффат — старшей дочери почтенного миссионера, указавшего ему дорогу в Южную Африку.
Еще в конце года он писал другу в Англию: «Если я надумаю когда-нибудь жениться, то для меня нет иного пути, кроме как прибегнуть к объявлению в «Евангелистском журнале» о желании вступить в брак. А ежели я окажусь уже старым, то, по-видимому, это будет почтенная вдова. Но я слишком занят, чтобы думать об этом». И как иначе мог он подыскать себе жену, находясь в такой глуши! Но события переменились внезапно, как только в Куруман из Англии вернулся Моффат с семьей и Ливингстон ближе узнал маленькую коренастую черноволосую Мэри.
Принимая решение вступить в брак, Ливингстон одинаково руководствовался как чувством симпатии, так и здравым смыслом — лучшей предпосылкой для удачного брака. Будучи в Маботсе, он очень скоро убедился, как необходима была бы помощь жены в миссионерской деятельности, особенно среди женщин и детей, и, конечно, в личной жизни.
Ему ведь не найти лучшей жены, чем бойкая, обходительная и практичная Мэри Моффат, привыкшая с малых лет к нелегкой миссионерской жизни и лишениям. Ливингстон был уверен, что в ней он нашел верную и деятельную подругу, которая в любом случае не впадает в отчаяние. Он обручился с ней и был счастлив: теперь у него было все, чего он желал. Когда был готов домик, сыграли свадьбу, и Мэри переехала в Маботсе. Наряду с домашним хозяйством она берет на себя обучение детей в школе, а он может теперь целиком отдаться выполнению своего долга в качестве проповедника, учителя и врача.
Вначале ему не очень хотелось содержать школу, но поскольку он считал это одной из своих обязанностей, то вскоре преодолел это свое нежелание. В первые дни голые детишки входили в школу с робостью и даже дрожью; и если бы сам вождь племени с помощью Мебальве не приводил их, то вряд ли хоть один из них появился бы здесь.
И не удивительно, ибо матери нередко пугали детей, чтобы те слушались: «Сейчас позову белого человека, пусть он тебя укусит! Временами в школу приходило до двух десятков детей, а иногда лишь двое, а то и совсем никто не появлялся — принуждение не применялось.
Мебальве обучал их азбуке и пел с ними. Ливингстону хотелось превратить Маботсу во второй Куруман. Для полного успеха, по его мнению, необходимо было подготовить побольше местных жителей для миссионерской деятельности и школьной работы. Он вынашивает мысль организовать курсы [33] подготовки учителей, разрабатывает проект и представляет его на утверждение начальству. В то время никак нельзя было предположить, что Ливингстон в будущем предпочтет миссионерской деятельности научную.
Тогда от многих своих коллег он отличался лишь большим усердием и возвышенным представлением о службе миссионера. Но как раз из-за этих своих качеств он нажил себе врагов. Большинство коллег отвергло его проект; одни находили его преждевременным, другие полагали, что Ливингстону не терпится чем-то отличиться и сделать карьеру.
В числе завистников, к сожалению, оказался и тот миссионер, который переселился вместе с ним из Курумана в Маботсу. Еще при постройке домика он занимался не столько делом, сколько тем, что чернил Ливингстона в обществе миссионеров, упрекая его в недобросовестности, неспособности к миссионерской службе и надменности.
У Ливингстона это вызывало чувство обиды и негодования. И он не мог молча сносить эти несправедливые обвинения. Однако сама мысль о том, что об этом раздоре узнают жители Маботсы, для него была невыносима. И так как дальнейшее пребывание здесь оказалось мучительным, то он покинул эту станцию, домик, сад — все созданное с таким трудом. Прощание было нелегким, но он не изменил своего решения, даже когда не по-товарищески поступавший коллега, тронутый благородным поведением Ливингстона, попросил прощения.
Еще в Курумане Ливингстон слышал о Сечеле, вожде баквена — племени, принадлежащем также к народности бечуана. Во время путешествий по саванне севернее Курумана и Маботсы он навестил вождя баквена и был принят весьма дружелюбно.
Сечеле — человек крупный, крепкого сложения. Черты его лица напоминали негроидные, а цвет кожи был темнее, чем у бечуана. Соплеменники называли его «черным Сечеле». Это был умный человек и искусный оратор. На Ливингстона он произвел приятное впечатление, и Ливингстон надеялся, что здесь он будет иметь больший успех, чем в Маботсе.
Там, правда, ему не раз удавалось воспрепятствовать военным походам, нередко предпринимаемым отдельными племенами бечуана, враждующими между собой, но обратить кого-нибудь в христианство не удалось. Людям все это представляется чем-то таким, чего следует тщательно [34] сторониться, чтобы обезопасить себя от искушения и утраты излюбленных обычаев и привычек».
Бакатла очень хотели, чтобы Ливингстон остался у них. Даже в самый последний момент, когда были запряжены волы и сложены все вещи, они всячески уговаривали его не уезжать, обещали построить ему новый дом в другом месте, если он согласится остаться.
Но чувства симпатии были проявлены к нему как к человеку и врачу, но отнюдь не как к вестнику Христа, что для него было более важным. В Чонуане — резиденции Сечеле, что находилась примерно в сорока милях севернее Маботсы, он прежде всего приобрел клочок земли, вполне достаточный, чтобы построить домик или несколько домиков и развести сад. Баквена вначале никак не могли уразуметь, чего же ему надо от них: они и понятия не имели о покупке или продаже земли.
Почему бы чужеземцу просто не попросить у них место, которое он облюбовал? Ливингстон пояснил им, что он хотел бы предотвратить любой повод для возможных споров в будущем. Если на этом участке появятся приличные дома, будущий вождь племени, окажись он не столь мудрым и дружественным, как Сечеле, может запросто отобрать эту землю!
Это показалось баквена убедительным, и они приняли от Ливингстона товары, которые он предложил им в качестве платы за землю. Стоили же они в Англии примерно пять фунтов стерлингов. Итак, Ливингстоны переселяются в Чонуане. Сказать это легко. На деле же это смелый шаг, требующий большого труда и невероятных лишений.
В Чонуане, конечно, не купишь нужное и не починишь на стороне — все, что требуется для дома, надо сделать самому. Ковать железо Ливингстон научился у одного африканца, плотницкое же ремесло, а также искусство садовода и огородника постиг он во время пребывания у Моффата.
Дом он собрался строить из обожженного кирпича, а для этого сначала надо заняться его формовкой и обжигом. И Ливингстон валит подходящее дерево, распиливает его на доски, чтобы из них сколотить формы.
И если хочешь добиться почета у здешних жителей — воздвигай дом приличных размеров, а это требует уйму труда, к тому же ручного. При этом от местных жителей едва ли можно получить значительную помощь; трудясь за вознаграждение, они, правда, стараются, но работа у них не спорится: не умеют они строить четырехугольные дома».
Их собственные хижины круглые, крытые тростником или камышом. Поэтому из кирпича, им изготовленного, он собственноручно возводит и стены. Однако, несмотря на трудности, Ливингстон работает с душой: «Радуешься вдвойне, когда, подобно Александру [35] Селкирку, e собственным трудом и смекалкой создаешь себе необходимые удобства».
В жене Ливингстон нашел неутомимую помощницу. Она сама пекла хлеб, шила белье и одежду, изготовляла масло и восковые свечи, а из золы растений — мыло. Миссионерское жалованье очень скудное, но у Ливингстона ни теперь, ни когда-либо позже не было и мысли стать обузой для местного населения. Поэтому Ливингстонам было не до излишеств, им приходилось экономить даже на еде.
Вместо кофе они пили настой из поджаренных хлебных зерен, а когда у них не оставалось и зерна, то они были вынуждены ехать за припасами в Куруман. Что он, заставляет ее голодать? Разве там, где она теперь живет, нечего есть? Во время пребывания в Чонуане Ливингстон предпринял два путешествия на восток, в Трансвааль, где поселились буры, покинувшие Капскую колонию, попавшую под власть англичан.
Буры изгнали отсюда зулусского вождя Моселекатсе и его подданных и считали себя хозяевами земли. К английским миссионерам, проникавшим сюда с земель бечуана, они относились с подозрением и не спускали с них глаз. Не успел Ливингстон закончить постройку дома в Чонуане, как получил письма от командующего войсками и от совета буров с требованием разъяснить свои намерения. Ливингстону также стало известно, что буры намереваются вторгнуться в земли бечуана, чтобы силой забрать у баквена, подвластных Сечеле, то немногое оружие, которое им как-то удалось приобрести.
Все это делалось под предлогом, что оружие в руках баквена якобы является угрозой миру. В то же время к нему обратился вождь одного из племен бакатла, проживающий в четырех днях езды к востоку, с просьбой прислать ему миссионера из местных людей и учителя.
Как только дом был готов, Ливингстон отправился в путь, чтобы навестить этого вождя и переговорить с бурами. В пути он, [36] к своему удивлению, обнаружил, что здешние земли довольно плотно заселены, не в пример Капской колонии.
Там буры давно уже разделались со свободным местным населением: готтентотов обратили в рабов, бушменов почти истребили. На них буры открыто устраивали охоту, оправдывая свои поступки тем, что бушмены, эти дети природы, не делали различия между дикими животными саванн и домашним скотом буров.
Местные племена охотились и на тех и на других, когда нуждались в мясе. Сами они ведь не разводили скот и понятия не имели, что буры могут рассматривать эту охоту как тяжкое преступление. Ливингстону нередко приходилось слышать, как баквена говорили: «Моселекатсе был жестоким только к своим врагам, но дружелюбен к тем, кто покорялся ему, а буры жестоки и к тем и к другим: врагов они просто убивают, а друзей обращают в рабство».
Лишь когда Ливингстон попал к бурам, он понял, что означают эти слова. В пути он воочию убедился, что буры принуждают племена бечуана выполнять самые тяжелые работы. Сохраняя мнимую независимость этих племен, они заставляют людей без всякой оплаты удобрять поля, пропалывать посадки, собирать урожай, строить дома, каналы и запруды. А ведь бечуана надо было заботиться и о себе, и о своих семьях.
Все это вызывало негодование у Ливингстона: «Я был свидетелем, когда буры однажды пришли в поселок и, как обычно, потребовали двадцать — тридцать женщин для прополки огородов. Я видел, как эти женщины с узелками продуктов на голове, привязанным ребенком на спине и орудиями труда на плечах направлялись к месту тяжелых работ, выполняемых без всякого вознаграждения».
При этом буры отнюдь не стыдились откровенно говорить, что пользуются даровым трудом: «Мы милостиво разрешаем бечуана жить на нашей земле, и за это они должны работать».
Бывший рабочий прядильной фабрики не мог спокойно относиться к укоренившемуся рабству, «когда плоды труда присваиваются без всякого вознаграждения, что во всем мире считается несовместимым с такими понятиями, как честность и порядочность»; он не мог без возмущения видеть «обман и грабеж», совершаемые христианами. Даровой рабочей силой буры, однако, пользовались не только для обработки полей, но и для выполнения всевозможных домашних дел; днем и ночью домашние рабы должны быть готовы к услугам своих господ.
Чтобы лишить возможности их бежать куда-либо, буры в прислугу старались брать подростков. Ливингстон, правда, слышал и раньше от баквена, как это делалось, но не [37] очень-то им верил.
Встретив в домах буров черных ребят, Ливингстон расспросил их, как они сюда попали, и был поражен их рассказами. Да, баквена говорили не зря. Он поинтересовался, что же думают об этом сами буры. И то, о чем поведали ему раньше баквена, буры подтвердили: «одни — с сожалением и каким-то извинением, другие же — с чувством довольства и хвастовства»; эти ребята были захвачены во время военных походов, предпринятых как раз для этой цели.
Ливингстон был потрясен, такое отношение к африканцам для него оставалось непостижимой загадкой. Ведь буры — христиане с прочными религиозными устоями, ведут свое происхождение от деятельных, честных людей: голландцев и гугенотов. И эти христиане вдруг седлают лошадей, берут оружие, нежно прощаются с женами и детьми и совершают налеты на мирных людей. Чтобы обезопасить себя во время налетов, они прибегали прямо-таки к дьявольским способам «самозащиты»: брали с собой сотни две ранее захваченных местных жителей, выстраивали их цепью перед лошадьми и гнали перед собой.
Поверх этого живого щита они вели огонь по врасплох захваченным жителям, убивая и калеча их; оставшиеся в живых в страхе спасались бегством. После такого кровавого побоища «победители» делили между собой захваченных детей и скот. Добыча распределялась только между бурами. Своих невольных «союзников» из местных жителей они оставляли, чтобы месть потерпевших пала на их головы. Ливингстон лично знал о девяти таких налетах, случившихся за время его пребывания среди баквена, причем никто из буров ни разу не пострадал.
Захватив деревню, буры старались выловить прежде всего детей: будучи в рабстве, они скоро забудут родителей, родные места и родной язык и привяжутся к своим господам. Взрослых мужчин, как правило, отпускали — бесполезно оставлять их в качестве домашних слуг: при первом же удобном случае сбегут, а закон о выдаче беглых рабов в этих глухих местах все равно бессилен.
У бечуана самое ценное владение — скот. Наличием скота определяется благосостояние, достоинство и влияние человека. Молодые люди часто оставляют родные места и отправляются в Капскую колонию обзавестись парой коров.
И вдали от родины они годами выполняют у белых поселенцев тяжелую физическую работу. В качестве вознаграждения каждый получает три-четыре коровы. Возвращаясь домой, молодые африканцы иногда попадают в рабство к бурам.
И даже если им удается оттуда выбраться, они теряют с таким трудом доставшийся им скот. Такое бесчеловечное обращение с африканцами острой болью отзывалось в сердце Ливингстона. Есть ли хоть капля совести у этих буров, людей его расы и религии?
Ливингстон был искренне убежден, что за содеянные акты произвола и жестокости когда-нибудь им придется держать ответ перед судом божьим; так пытался он урезонить предводителя буров. Но его доводы для буров непостижимы: они ведь добрые христиане и лишь исполнители божьей кары, ниспосланной на закоснелых язычников. Уничтожая и порабощая местных жителей, они в оправдание ссылались на Библию.
Герт Кригер, командующий бурскими войсками, наконец согласился послать к бакатла учителя из местных жителей. Для выполнения этой миссии Ливингстон направил Мебальве — своего лучшего помощника. Но оказалось, неподалеку от места обитания этого племени проживает голландец, фанатичный противник всех африканцев и миссионеров.
Он придерживается мнения, что любой миссионер из местного населения достоин лишь того, чтобы быть убитым. Поэтому Ливингстон не отважился подвергать такой опасности Мебальве, и тот вернулся в Чонуане. Ливингстон убедительно разъяснял Кригеру, какое зло было бы совершено, если бы буры напали на баквена: ведь эти мирные люди не сделали европейцам ничего худого.
Однако предводитель буров смотрел на это иначе. Английские купцы продают бечуана ружья вместе с боеприпасами. Если туземцы будут иметь огнестрельное оружие, это создаст угрозу для буров: владея таким оружием, местные жители осмелятся напасть на белых, как не раз уже было во время войн с зулусами. Единственный способ обезопасить себя — первыми нанести удар и тем самым предотвратить нападение с их стороны.
Да, зулусы — народ воинственный, соглашался Ливингстон, но мирные бечуана никогда еще не нападали на белых. Напротив, как раз их миролюбие наносит им вред, ободряет буров. На мужественных и уверенных в своих силах зулусов буры не всегда отваживаются нападать, с тех пор как те приобрели огнестрельное оружие. Однако предводителя буров трудно переубедить. Он не считает, что такая «превентивная мера» будет актом несправедливости.
Что касается баквена, то Кригер в конце концов согласился с мнением Ливингстона, однако потребовал от него, чтобы время от времени он сообщал бурам о намерениях Сечеле и его людей.
Ливингстону вначале показалось, что он неверно понял собеседника: ему предлагают стать шпионом буров при баквена?.. С негодованием он отвергает оскорбительное предложение. Буры вдвойне ненавидели его — и как миссионера, и как англичанина, и потому, что он осуждал рабство и гуманно относился к африканцам, и потому, что в нем они видели — и отнюдь не без основания — предвестника британского колониализма.
Британский миссионер следует по пятам за британским купцом, и достаточно произойти лишь одной-двум более или менее кровавым стычкам, как оба они тут же обратятся с просьбой о защите к своему правительству: британский купец кликнет на помощь британского солдата. Для Герта Кригера Ливингстон — замаскированный и, значит, наиболее опасный соглядатай британского колониализма, нежелательный соперник буров.
Такой взгляд на Ливингстона как на человека был, разумеется, несправедлив, но на миссионера — пожалуй, верен. Для Ливингстона путешествия были настоящим отдыхом. Много времени отнимают всевозможные дела: стройка, уход за садом и огородом, забота о школе, уход за больными; то и дело приходится паять незаменимый котел, плотничать и чинить ружья, изготовлять подковы, ремонтировать повозки, читать проповеди, вести уроки в школе, в меру своих сил читать лекции по физике, обсуждать теологические проблемы — свободного времени совсем не остается».
Кроме того, он ведет еще и научные исследования: собирает образцы горных пород, окаменелости, семена различных растений, заспиртовывает представителей местной фауны, упаковывает все это в ящики и отправляет в Англию.
Ливингстон сообщает о прогрессирующем усыхании Южной Африки, признаки которого он наблюдает всюду, пишет статью об этом и посылает ее в Лондон в Королевское географическое общество. В числе объектов его наблюдений — и лихорадка, и ветры, и муха цеце.
Во время путешествий ему все шире открываются огромные просторы Африканского материка. И он недоумевает, почему прибывающие сюда миссионеры стремятся остаться в слабозаселенной Капской колонии, где их и без того немало, и не хотят ехать в обширные неизведанные внутренние области. Разве не настало время начать новую эру в миссионерской деятельности и открыть пути к народам внутренней Африки?
- Классификация Оптических Телескопов Таблица Ответы
- Заполните Таблицу Отрасли Образующие Сферу Услуг Назначение Отрасли
- Вишневый Сад Таблица
- Хронологическая Таблица Чехов
- Антигитлеровская Коалиция Таблица
- Таблица По Биологии 7 Класс Ракообразные Паукообразные Насекомые
- Хронологическая Таблица А И Куприна
- Таблица Веса И Роста
- Природные Зоны России 4 Класс Таблица
